552

CCLXXXI.

Н. И. Гнѣдичу.

——

Май 1819 г. Неаполь.

Благодарю тебя за нѣсколько строкъ, коими ты наградилъ меня въ письмѣ Никиты. Не благодарю за упреки. По сю пору не писалъ къ тебѣ, но виноватъ ли я? Ты живешь на мѣстѣ, пишешь, когда вздумаешь, и отдаешь письмо въ вѣрныя руки, а я долженъ искать оказіи. Въ Неаполѣ еще сручнѣе, а дорогою? Когда

553

писать? Кому вручить письмо? Вотъ тебѣ предисловіе. Далѣе; не спрашивай у меня описанія Италіи. Это библіотека, музей древностей, земля, исполненная протекшаго, земля удивительная, загадка непонятная. Никакой писатель, ниже Шаховской, не объяснитъ впечатлѣній Рима. Чудесный, единственный городъ въ мірѣ, онъ есть кладбище вселенной. И вся Италія, мой другъ, столько же похожа на Европу, какъ Россія на Японію. Неаполь — истинно очаровательный по мѣстоположенію своему и совершенно отличный отъ городовъ верхней Италіи. Весь городъ на улицѣ, шумъ ужасный, волны народа. Не буду описывать тебѣ, гдѣ я былъ, но готовъ сказать, гдѣ не былъ. Не видалъ гробницы Виргиліевой: не достоинъ! Былъ разъ въ Студіо: я не Дюпати и не Винкельманъ. Не видалъ Собачьей пещеры. И чѣмъ любоваться тутъ, скажите, добрые люди? Много и не видалъ, но за то два раза лазилъ на Везувій и всѣ камни знаю наизусть въ Помпеи. Чудесное, неизъяснимое зрѣлище, краснорѣчивый прахъ! Вотъ все, что могу сказать тебѣ на сей разъ. Новостей не спрашивай; у насъ все по старому: и солнце, и люди. Но ваши новости для меня драгоцѣнны. Увѣдомь меня хоть разъ, что ты подѣлываешь, что пишешь и какъ устроилъ себя? Оставила ли тебѣ пенсію великая княгиня? Какая внезапная потеря и для тебя, и для всѣхъ умныхъ и добрыхъ людей!

Поговоримъ теперь о дѣлахъ нашихъ. Продаются ли книги, и совѣтуешь ли приготовить новое изданіе, исправленное? Не примусь за него прежде совершеннаго истребленія перваго. Прибавлю, исправлю. Только не ожидай, чтобы я написалъ что-нибудь объ Италіи. Безъ меня много писано. Пришли мнѣ книги Броневскаго и Свиньина. Любопытно прочитать ихъ на полѣ

554

сраженія; но полно, здѣсь ли они писали? Часто путешественники пишутъ воротясь, дома. Одинъ Глинка писывалъ на походѣ: обними его за меня очень крѣпко и скажи, что его люблю и вѣчно помнить буду. Здѣсь съ Кушелевымъ, который жилъ о стѣну со мною, мы часто говорили о нашемъ миломъ русскомъ офицерѣ. Греко-россійскому Крылову бью челомъ и прошу его ѳитолюбивую милость прислать мнѣ новое изданіе басенъ. Скажи Поздняку, что я воспользуюсь первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы переслать ему виды Неаполя. Пришлю ихъ съ музыкою для княгини Гагариной въ Москву, которой ты доставишь черезъ Жилбуаза. Увидишь Шиллинга, скажи ему, что онъ забылъ меня, что ему должно быть немного совѣстно. Оленинымъ кланяйся. Петръ здѣсь. Видимся часто. Онъ ѣдетъ въ Марсель, кажется здоровъ и бодръ. Русскихъ туча. Пріѣздъ императора былъ поводомъ къ баламъ, концертамъ и гуляньямъ. Мы часто въ мундиры облекаемся. Я радъ глядѣть на людей; дома, особливо одному, по вечерамъ грустно и скучно. Одно удовольствіе — прогулка и этотъ Везувій, который весь въ огнѣ по ночамъ. Прости, милый другъ! Увѣдомь меня, какъ ведетъ себя Алеша, и заставь его написать ко мнѣ длинное и чистосердечное письмо. Будь здоровъ и счастливъ, мнѣ пожелай здоровья, особенно груди моей, которую съѣдаетъ воздухъ неаполитанскій; но пусть съѣдаетъ лучше онъ и африканскій вѣтеръ, нежели ваши морозы и сырая погода петербургская. Кончу мое маранье, до перваго удобнаго случая. Будь счастливъ. Salve. Попроси сестру, чтобы не оставила Естифея, который мнѣ служилъ изрядно. Пришли мнѣ новостей, Бога ради: стиховъ, икры и прозы, и кусочекъ Сына Отечества. Я голоденъ и жажденъ.

555

Жаль мнѣ бѣднаго Пушкина! Не бывать ему хорошимъ офицеромъ, а однимъ хорошимъ поэтомъ менѣе. Потеря ужасная для поэзіи! Perche? Скажи, Бога ради.