344
CLVI.
——
Августа, числа не знаю (1815 г.). Каменецъ.
Благодарю тебя, милый другъ, за нѣсколько строкъ твоихъ изъ Петербурга и за твои совѣты изъ Москвы и Петербурга. Дружба твоя — для меня сокровище, особливо съ нѣкоторыхъ поръ. Я не сливаю поэта съ другомъ. Ты будешь совершенный поэтъ, если твои дарованія возвысятся до степени души твоей, доброй и прекрасной, и которая блистаетъ въ твоихъ стихахъ: вотъ почему я ихъ перечитываю всегда съ новымъ и живымъ удовольствіемъ, даже и теперь, когда поэзія утратила для меня всю прелесть. Радуюсь душевно, что вздумалъ издавать свои сочиненія: ты обогатишь Парнассъ и друзей. Ты много испыталъ, какъ я слышу и вижу изъ твоихъ писемъ, но все еще любишь славу, и люби ее! И мнѣ совѣтуешь броситься въ море поэзіи!... Я увѣренъ, что ты говоришь отъ сердца, и вотъ почему
345
я скажу тебѣ, милый другъ, что обстоятельства и нѣсколько лѣтъ огорченій потушили во мнѣ страсть и жажду стиховъ. Можетъ быть, придутъ счастливѣйшія времена; тогда я буду писать, а въ ожиданіи ихъ читать твои прелестные стихи, читать и перечитывать, и твердить ихъ наизусть. Теперь я по горло въ прозѣ. Воображеніе поблѣднѣло, но не сердце, къ счастію, и я этому радуюсь. Оно еще способнѣе, нежели прежде, любить друзей и чувствовать все великое, изящное. Страданія его не убьютъ, милый другъ, а надежда быть тебя достойнымъ дастъ ему силу. Вотъ все, что я скажу о себѣ. Когда-нибудь, въ сладостныхъ повѣреніяхъ дружбы, въ тихомъ углу твоемъ (въ Москвѣ или Петербургѣ, гдѣ случится), ты узнаешь болѣе. Но когда же будетъ это свиданіе дружбы? Тусклая надежда! Кстати о прозѣ напечатанной: Костогоровъ показывалъ мнѣ программу изданія прозы Воейкова. Профессоръ дерптскій, за неимѣніемъ лучшаго, вписалъ мои бездѣлки, бездѣлки по совѣсти, и которыя не стоятъ быть помѣщены въ изданіи его, подъ громкимъ титуломъ Образцовыхъ Сочиненій!!! Я ихъ перечиталъ и въ этомъ увѣрился. Но если онъ заупрямится ихъ оставить, то напиши ко мнѣ, что ты хочешь напечатать въ прозѣ: я пришлю исправленные списки, и особенно Финляндіи. Все сдѣлаю, что могу, въ угоду великолѣпному дерптскому профессору, который ни въ какомъ мѣстѣ не забываетъ своихъ друзей. Поблагодари его за пріятное воспоминаніе о Батюшковѣ и спроси, какъ я хохоталъ въ Москвѣ, читая:
Сердце наше — кладязь мрачный,
346
Скажи ему, что я... на Парнассѣ съ нимъ разсчитаюсь, но люблю его по прежнему, и не за что сердиться! Есть за что сердиться на Дашкова, который не довольно уважалъ меня и потому не показалъ мнѣ эту шутку. Теперь о дѣлѣ. Кончи Муравьева изданіе и покажи мнѣ часть стиховъ. Я желалъ бы, чтобы напечатали только достойное Михаила Никитича и издателя. И есть что! Но это золото не для нашей публики: она еще слишкомъ молода и не можетъ чувствовать всю прелесть краснорѣчія и прекрасной души. Упрямое молчаніе объ этихъ книгахъ нашихъ журналистовъ не дѣлаетъ чести ни вкусу ихъ, ни уму; я прибавлю: ниже сердцу, ибо всѣ были обязаны менѣе или болѣе покойному Муравьеву, который не имѣетъ нужды въ ихъ похвалѣ. Послѣ Муравьева говорить о себѣ позволено съ другомъ. Я желалъ бы, чтобъ Жуковскій заглянулъ въ списокъ моихъ стиховъ у Блудова и съ нимъ замѣтилъ то, что стоитъ печатанія, и то, что предать огню-истребителю. У меня Брутово сердце для стихотворныхъ дѣтей моихъ: или слава, или смерть! Ты смѣешься, милый другъ! Но прости этому припадку честолюбія и согласись замѣтить кое-что, и притомъ скажи мнѣ, какъ думаешь о моей повѣсти: Странствователь и Домосѣдъ, которую у меня Мерзляковъ подцѣпилъ въ Москвѣ, напечаталъ, не дождавшись моихъ поправокъ, и предалъ забвенію съ риѳмами Анакреона-Олина и Пиндара-Шатрова? Скажи хоть словечко: писать ли мнѣ сказки, или не писать? Теперь я ничего не пишу, но впередъ? Ожидая твоего разрѣшенія, обнимаю тебя и Тургенева, и Блудова, которые меня забыли. Я ихъ не забуду, вопреки имъ, особливо послѣдняго. Весь твой окаменѣлый житель Каменца.
347
<>Приписка г-на Герке. Si vous vous ressouvenez d’une de vos anciennes connaissances Goerké, il saisit ce moment pour se rappeler à votre souvenir. <>Vous voyez, que pour faire parvenir son hommage à un éléve d’Apollon, il a assez de modestie, pour se mettre sous les auspices d’un de ses dignes confrères. <>Adieu!
Видишь ли, какъ пишутъ у насъ въ Каменцѣ? Право, хоть куда!
<>Le seigneur de Батюшковъ a un accès de misanthropie: чтобъ всѣмъ было извѣстно. <>Если увидите Александра Ивановича Тургенева, то прошу засвидѣтельствовать ему мое почтеніе и сказать ему, что какъ я вмѣстѣ живу съ Константиномъ Николаевичемъ, то нельзя, чтобъ я не сдѣлался піитомъ и ораторомъ.
NB. Ораторъ — отъ слова орать, кричать (смотри 367 стр. Словаря Росс. Академіи).