- 148 -
LXXIX.
——
7-го ноября (1811 г. Деревня).
Я получилъ, любезный Николай, твое меланхолическое письмо, твои меланхолическіе стихи и твой турецкій табакъ и всѣмъ тремя весьма доволенъ. Такъ, любезный мой другъ, я живу въ деревнѣ, и въ какой деревнѣ! Гдѣ ни души христіанской нѣтъ. — Но зачѣмъ живешь ты въ деревнѣ? Ты влюбленъ? Въ кого, смѣю васъ спросить? Въ скуку? Долженъ ли я клясться и Стиксомъ, и всѣми божествами, что я здѣсь живу по неволѣ. Да, по неволѣ! Я имѣю обязанности, имѣю сестеръ; къ тому же столько хлопотъ домашнихъ, столько неудовольствій, что вопреки здравому разсудку, вопреки себѣ и людямъ долженъ особиться, какъ говоритъ сіятельный морякъ и піита Шихматовъ. Если же позволятъ обстоятельства, то буду въ Питеръ, буду съ тобою и буду счастливъ, хотя и не надолго. Вся моя надежда на Оленина; я знаю его на опытѣ, знаю, что онъ готовъ служить всякому, а меня онъ, кажется, и любитъ; но что онъ для меня въ силахъ сдѣлать? Дать мнѣ мѣсто. Какое? Нѣтъ, я не такъ дешево продамъ свободу, милую свободу, которая составляетъ все мое богатство. Тысяча рублей жалованья для меня не важны: я и безъ хлопотъ могу достать болѣе, трудясь около крестьянъ или около книжныхъ лавокъ. Называй меня чѣмъ хочешь, мечтателемъ, сумасшедшимъ и хуже еще, а я все буду напѣвать свое: дипломатика! Я готовъ ѣхать въ Америку, въ Стокгольмъ, въ Испанію, куда хочешь, только туда, гдѣ могу быть полезенъ,
- 149 -
а служить у министровъ или въ канцеляріяхъ, между челяди, ханжей и подъячихъ, не буду; нѣтъ, твой другъ не сотворенъ
Разставщикомъ кавыкъ и строчныхъ препинаній.
Онъ былъ нѣкогда солдатомъ, хотя и весьма миролюбивымъ; онъ нюхалъ порохъ, хотя и не геройскимъ носомъ; но какъ бы то ни было, онъ вездѣ и всегда помнилъ своего Горація и независимость предпочтетъ всему, кромѣ благодарности, кромѣ ея святыхъ обязанностей, ибо онъ не можетъ откупиться отъ нея краснорѣчіемъ, какъ этотъ чудакъ, который родился въ Женевѣ и умеръ въ Эрменонвилѣ, какъ Жанъ-Жакъ! Что же касается до любви, то она улетѣла, измѣнница, и никогда не заглянетъ къ человѣку, который началъ разсуждать и мыслить, который разочарованъ и людьми, и несчастіями, который на женщинъ смотритъ, какъ на куколъ, одаренныхъ языкомъ и еще язычкомъ, и болѣе ничѣмъ. Я ихъ узналъ, мой другъ: у нихъ въ сердцѣ ледъ, а въ головахъ дымъ. Мало, хотя и есть такія, мало путныхъ.
Я тибуллю, это правда, но такъ, по воспоминаніямъ, не иначе. Вотъ и вся моя исповѣдь. Я не влюбленъ.
Я клялся болѣ не любить
И клятвы вѣрно не нарушу:
Велишь мнѣ правду говорить?
И я уже не много трушу.Я влюбленъ самъ въ себя. Я сдѣлался или хочу сдѣлаться совершеннымъ янькою, то-есть, эгоистомъ. Пожелай мнѣ счастливаго успѣха. Спасибо за описаніе моихъ успѣховъ. Къ нимъ нельзя быть нечувствительнымъ; они суть мечта, но всегда пріятная для сердца.
- 150 -
Называй славу, какъ хочешь, а слава есть волшебница весьма волшебная.
Мечта понравилась, но конечно, не всѣмъ. Этотъ родъ стиховъ не можно назвать общимъ. Притомъ же въ ней много ошибокъ, а плану вовсе нѣтъ. Жуковскій ее называетъ арлекиномъ, весьма милымъ: я съ нимъ согласенъ. Она напечатана съ поправками, но я ее и еще разъ переправилъ. Увидишь самъ каково.
Посылаю и тебѣ твои стихи. Я замѣтилъ кое-что и намекнулъ поправки. Есть прекрасныя мѣста. Конецъ очень хорошъ, и вся піеса хороша, только должно почистить.
Это почистить напоминаетъ мнѣ анекдотъ, который я слышалъ отъ Карамзина. Покойникъ Херасковъ, сей водяной Гомеръ, любилъ давать совѣты молодымъ стихотворцамъ и, прощаясь съ ними, всегда говорилъ, приподнявъ колпакъ: «Чистите, ради Бога, чистите, чистите! Въ этомъ вся и сила. Чистите! О, чистите, какъ можно болѣе чистите, сударь! Чистите, чистите, чистите!» Начало поправь:
Ты будешь чело мое мрачить бременя.
Бременя — мнѣ не нравится; и этотъ стихъ холоденъ, ибо дѣло не о челѣ, а о сердцѣ, о душѣ, о сердечныхъ чувствахъ. Есть ошибки противъ мѣры, отъ того что ты короткія слова ставишь вмѣстѣ съ долгими: отъ этого родится негладкость. Исправь и это. И ради Бога пришли мнѣ эту піесу. Она мнѣ по сердцу и очень хорошо написана. Прибавь еще la mélancolie de Laharpe, вотъ она и будетъ кстати въ описаніи сладостной мечты. Подражай смѣло. Здѣсь она personnifiée. Всѣ стихи прекрасны и достойны перевода. Боже мой, чѣмъ Капнистъ занимается? Добро бы свое выдумывалъ! А то
- 151 -
старыя бредни выпускаетъ на свѣтъ, бредни дураковъ Шведовъ, упсальскихъ профессоровъ, бредни Бальи астронома, бредни этимологистовъ, которымъ насмѣялся Вольтеръ до сыта, бредни людей сумасшедшихъ, бредни безполезныя, которыя не питаютъ ни ума, ни сердца, бредни головы ажь гуде! Не лучше ли было заниматься критикой русской исторіи или словесности, изобличеніемъ Шишкова, начертаніемъ жизни Ломоносова, жизни, которую можно написать столь хорошо перу краснорѣчивому? О, жалкій умъ человѣческій! Прости!