107
LVII.
——
Я не удивляюсь И. М. Муравьеву: онъ совершенный Алкивіадъ и готовъ въ Аѳинахъ, въ Спартѣ и у Даковъ жить весело; но не могу надивиться другимъ!
Я на силу пишу тебѣ: лихорадка меня замучила. Кстати, я совѣтовался здѣсь съ искуснымъ лѣкаремъ, который недавно пріѣхалъ изъ Германіи, съ человѣкомъ весьма неглупымъ. Онъ пощупалъ пульсъ, распросилъ о болѣзни и посмотрѣлъ мнѣ въ глаза: «Вы, конечно, огорчаетесь много; я вамъ совѣтую жить весело:
108
это лучшее лѣкарство». Я ему засмѣялся въ глаза. Это лѣкарство, конечно, не выписывается изъ аптеки, а если оное есть въ Петербургѣ, то пришли мнѣ его на рубль.
Не забудь адресовать въ Вологду и пиши, мой другъ. Твои письма цѣлебнѣе хины. Vale. Конст. Б.
Поздравляю тебя съ новымъ годомъ и желаю тебѣ того, чего себѣ не желаю, то-есть, здраваго разсудка, которымъ я преисполненъ отъ ногъ до головы, и котораго у тебя нѣтъ ни крошки. Гельвецій сказалъ, что разумъ или, лучше сказать, умъ начинается тамъ, гдѣ кончится здравый разсудокъ; а у тебя промежутокъ: здраваго разсудка нѣтъ, на мѣсто его запустѣніе и позвизданіе. Жаль, очень жаль, а пособить не чѣмъ. Это болѣзнь неизлѣчимая, прилипчивая, de mauvaise nature, какъ говорятъ медики, однимъ словомъ — болѣзнь! Понимаешь?
Я писалъ тебѣ о Плутархѣ и Одиссеѣ, но впередъ писать не буду. Прощай!