175

О характерѣ Ломоносова.

~~~~

«По слогу можно узнать человѣка», сказалъ Бюффонъ: характеръ писателя весь въ его твореніяхъ. Это съ одной стороны справедливо. Безъ сомнѣнія, по стихамъ и прозѣ Ломоносова мы можемъ заключить, что онъ имѣлъ возвышенную душу, ясный и проницательный умъ, характеръ необыкновенно предпріимчивый и сильный. Но любителю словесности, скажу болѣе — наблюдателю-философу пріятно было бы узнать нѣкоторыя подробности частной жизни великаго человѣка, познакомиться съ нимъ, узнать его страсти, его заботы, его печали, наслажденія, привычки, странности, слабости и самые пороки, неразлучные спутники человѣка. «Разумъ, услаждающійся величественными понятіями всеобщаго порядка и согласія, не можетъ быть соединенъ съ сердцемъ хладнымъ», говорилъ о Ломоносовѣ писатель, котораго имя равно любезно музамъ и добродѣтели. Сія истина утверждена жизнью Ломоносова. Воображеніе и сердце часто увлекали его въ молодости: они были источниками его наслажденій и мученій, неизвѣстныхъ, неизъяснимыхъ обыкновеннымъ людямъ. Конечно, не одна страсть къ ученію, которая не могла еще вполнѣ

176

овладѣть душою отрока, воспитаннаго среди болотъ холмогорскихъ, не одна сія страсть, столь благородная и безкорыстная, принудила его оставить родину. Семейственныя огорченія и нѣкоторое тайное безпокойство души было къ тому важнѣйшимъ побужденіемъ. Но сіе безпокойство, сіе тусклое желаніе чего-то новаго и лучшаго, сія предпріимчивость, удивительная въ столь нѣжномъ возрастѣ, не означали ли великую душу и нѣчто необыкновенное?

Пламенное рвеніе къ ученію, неутомимая жажда познаній, постоянство въ преодолѣніи преградъ, поставленныхъ непріязненнымъ рокомъ, дерзость въ предпріятіяхъ, увѣнчанная сіяющимъ успѣхомъ, всѣ сіи качества соединены были съ сильными страстями, съ пламеннымъ сердцемъ или, лучше сказать, проистекали изъ оныхъ, и потому должно ли удивляться, что Ломоносовъ въ молодости своей пожертвовалъ всѣми выгодами любви? Въ Марбургѣ онъ женился тайно на дочери бѣднаго ремесленника, и въ скоромъ времени обстоятельства принудили его разлучиться съ супругою. Музы любятъ провождать любимцевъ своихъ по тернистой тропѣ несчастія въ храмъ славы и успѣховъ. Бѣдствія не всегда убиваютъ талантъ: напротивъ того, они пробуждаютъ въ душѣ множество прекрасныхъ свойствъ и знакомятъ ее съ собственными силами. Ломоносовъ, гонимый судьбою, скитался по Германіи, переходилъ изъ земли въ землю, безъ пристанища, часто безъ насущнаго хлѣба; онъ боролся со всѣми нуждами и горестями и никогда, нигдѣ не преступилъ законовъ чести, никогда не забывалъ оставленной супруги. Съ какою чувствительностью, возвратясь въ Петербургъ, прочиталъ онъ письмо ея и воскликнулъ предъ посланнымъ отъ г. Бестужева: «Боже мой, могу

177

ли ее оставить!» Слезы прерывали безпрестанно слова его. Сладостно видѣть наблюдателю человѣчества соединеніе столь глубокой чувствительности съ умомъ обширнымъ, вѣрнымъ и прозорливымъ! Чувствительность и сильное, пламенное воображеніе часто владѣли нашимъ поэтомъ, конечно, противъ воли его. На возвратномъ пути изъ Амстердама по морю Ломоносовъ, сидя на палубѣ, при шумѣ волнъ погружался въ сладкую задумчивость. Открытое море, шумъ вѣтра и безпрерывное колебаніе корабля напоминали ему первыя лѣта юности, проведенныя среди непостоянной стихіи; они напоминали приморскую его родину и все, что ни есть сладостнаго для сердца нѣжнаго и добраго. Исполненному воспоминаній, однажды во снѣ ему привидѣлась страшная буря на волнахъ Ледовитаго моря, кораблекрушеніе и хладный трупъ отца его, выброшенный на тотъ самый островъ, куда Ломоносовъ въ молодости своей приставалъ съ нимъ для совершенія рыбной ловли. Онъ въ ужасѣ проснулся. Напрасно призываетъ на помощь разсудокъ свой, напрасно желаетъ разсѣять мрачные слѣды сновидѣнія: мечта остается въ глубинѣ сердца, и ничто не въ силахъ изгладить ее. Снова засыпаетъ и снова видитъ шумное море, не обитаемый островъ и блѣдный трупъ родителя. Такъ мы нерѣдко увѣряемся опытомъ, что Провидѣніе влагаетъ въ насъ какія-то тайныя мысли, какое-то неизъяснимое предчувствіе будущихъ злополучій, и событіе часто подтверждаетъ предсказаніе таинственнаго сна — къ удивленію, къ смиренію слабаго и гордаго разсудка. Ломоносовъ это испыталъ въ жизни своей. Отецъ его погибъ въ волнахъ, и тѣло его найдено рыбаками на томъ не обитаемомъ островѣ, который назначилъ имъ печальный сынъ по внушенію пророческаго сновидѣнія.

178

По краткой біографіи, напечатанной при сочиненіяхъ Ломоносова, мы тѣснѣе знакомимся съ поэтомъ, когда онъ покидаетъ родину свою. Самое юношество необыкновеннаго человѣка любопытно; каждое обстоятельство, каждая подробность драгоцѣнны. Конечно, Ломоносовъ въ откровенной бесѣдѣ ближнихъ и друзей любилъ разсказывать имъ первыя свои печали и наслажденія: съ какимъ восхищеніемъ онъ пѣвалъ на клиросѣ священныя пѣсни и пожиралъ духовныя книги, съ какимъ усиліемъ онъ промыслилъ славенскую грамматику и ариѳметику — врата учености своей, какъ сердце его унывало, покидая отца, родину, ближнихъ, какъ трепетало отъ радости, вступая въ обширную Москву. Къ сожалѣнію, немного подробностей дошло до насъ, и почти всѣ изчезли съ холодными слушателями. Однѣ великія души чувствуютъ всю важность дружескихъ повѣреній знаменитаго человѣка, ихъ современника. Ломоносовъ — нѣтъ сомнѣнія — казался обыкновеннымъ человѣкомъ въ кругу пріятелей своихъ, людей весьма обыкновенныхъ. И могъ ли Тредіаковскій съ братіею быть цѣнителемъ величайшаго ума своего времени, цѣнителемъ Ломоносова?

Но, къ счастію нашему, Россія имѣла въ молодомъ вельможѣ покровителя дарованій. Мы забудемъ со временемъ однофамильца Шувалова, который писалъ остроумные стихи на французскомъ языкѣ, который удивлялъ Парни, Мармонтеля, Лагарпа и Вольтера, ученыхъ и неученыхъ Парижанъ любезностію, веселостію и учтивостію, достойною временъ Лудовика XIV; но того Шувалова, который покровительствовалъ Ломоносова, никогда не забудемъ. Имя его навсегда останется драгоцѣнно музамъ отечественнымъ. Онъ былъ все для нашего лирика: дѣятельный и просвѣщенный покровитель,

179

попечительный другъ, часто снисходительный и всегда постоянный. Безъ него Ломоносовъ не могъ бы предпринять сихъ великихъ трудовъ, требующихъ издержекъ и безпрестанныхъ пособій. Скажемъ болѣе: какъ ученый, какъ стихотворецъ, Ломоносовъ обязанъ ему всѣмъ, даже постоянствомъ въ любви ко славѣ. Прозорливый Шуваловъ въ уроженцѣ Холмогоръ угадалъ великаго человѣка; счастливый поэтъ нашелъ въ вельможѣ истинный патріотизмъ, обширныя свѣдѣнія, вкусъ образованный и, что всего лучше — благородную, дѣятельную душу. Однимъ словомъ (рѣдкое явленіе!) — вельможа и поэтъ понимали другъ друга. Письма Ломоносова къ Шувалову суть безцѣнный памятникъ словесности русской: въ нихъ видѣнъ и стихотворецъ, и покровитель его. Они заключаютъ въ себѣ множество любопытныхъ подробностей, анекдотовъ и, наконецъ, извѣстіе о кончинѣ профессора Рихмана, достойнаго товарища Ломоносова. Рихманъ умеръ прекрасною смертію1), и Ломоносовъ съ убѣдительнымъ, сердечнымъ краснорѣчіемъ ходатайствуетъ за осиротѣвшее семейство, страшась, чтобы сей случай не былъ протолкованъ противу наукъ, вѣчно ему любезныхъ. Часто въ письмахъ своихъ онъ жалуется на Тредіаковскаго и Сумарокова. Если сіи строки доказываютъ печальную истину, что дарованія во всѣ времена, даже при самой колыбели словесности, имѣютъ враговъ и завистниковъ, то они же, къ радости нашей, открываютъ прекрасную душу великаго писателя: «Никакого не желаю мщенія», говоритъ онъ, — «но способовъ продолжить труды мои для славы, для пользы отечества. Мои зоилы хвалятъ меня своею хулою, называя мои изображенія надутыми; нападая на меня, они нападаютъ на древнихъ»...

180

До послѣдней минуты жизни своей Ломоносовъ не измѣнилъ себѣ, и прелестная мысль о славѣ его не покидала. На одрѣ мученій и смерти Рафаэль соболѣзновалъ о не доконченныхъ картинахъ, нашъ сѣверный геній — о не совершенныхъ трудахъ своихъ. «Я умираю», говорилъ онъ Штелину, — «я умираю, пріятель! На смерть взираю равнодушно. Сожалѣю о томъ, чего не успѣлъ довершить для пользы наукъ, для славы отечества и академіи нашей. Къ сожалѣнію вижу, что благія мои намѣренія изчезнутъ вмѣстѣ со мною...»

Тѣнь великаго стихотворца утѣшилась. Труды его не потеряны. Имя его безсмертно.

————

Сноски

Сноски к стр. 179

1) Это собственное выраженіе Ломоносова.