- 19 -
~~~~
Ты желаешь отъ меня описанія Москвы, любезнѣйшій другъ, вещи совершенно невозможной (для меня, разумѣется) по двумъ весьма важнымъ причинамъ. Первое — потому, что я не въ силахъ удовлетворить твоему любопытству за неимѣніемъ достаточныхъ свѣдѣній историческихъ и пр. и пр., которыя необходимо нужны; ибо здѣсь на всякомъ шагу мы встрѣчаемъ памятники вѣковъ протекшихъ, но сіи памятники безмолвны для невѣжды, а я притворяться ученымъ не умѣю. Вторая причина — лѣность, причина весьма важная! И такъ, мимоходомъ, странствуя изъ дома въ домъ, съ гулянья на гулянье, съ ужина на ужинъ, я напишу нѣсколько замѣчаній о городѣ и о нравахъ жителей, не соблюдая ни связи, ни порядку, и ты прочтешь оныя съ удовольствіемъ: они напомнятъ тебѣ о добромъ пріятелѣ,
Который посреди разсѣяній столицы
Тихонько замѣчалъ характеры и лицы
Забавныхъ Москвичей;
Который съ годъ зѣвалъ на балахъ богачей,
Зѣвалъ въ концертѣ и въ собраньѣ,
Зѣвалъ на скачкѣ, на гуляньѣ,
Вездѣ равно зѣвалъ,
Но дружбы и тебя нигдѣ не забывалъ.
- 20 -
Теперь, на досугѣ, не хочешь ли со мною прогуляться въ Кремль? Дорогою я невольно восклицать буду на каждомъ шагу: это исполинскій городъ, построенный великанами; башня на башнѣ, стѣна на стѣнѣ, дворецъ возлѣ дворца! Странное смѣшеніе древняго и новѣйшаго зодчества, нищеты и богатства, нравовъ европейскихъ съ нравами и обычаями восточными! Дивное, непостижимое сліяніе суетности, тщеславія, и истинной славы и великолѣпія, невѣжества и просвѣщенія, людскости и варварства. Не удивляйся, мой другъ: Москва есть вывѣска или живая картина нашего отечества. Посмотри: здѣсь, противъ зубчатыхъ башенъ древняго Китай-города, стоитъ прелестный домъ самой новѣйшей итальянской архитектуры; въ этотъ монастырь, построенный при царѣ Алексѣѣ Михайловичѣ, входитъ какой-то человѣкъ въ длинномъ кафтанѣ, съ окладистою бородою, а тамъ къ булевару кто-то пробирается въ модномъ фракѣ; и я, видя отпечатки древнихъ и новыхъ временъ, воспоминаю прошедшее, сравнивая оное съ настоящимъ, тихонько говорю про себя: Петръ Великій много сдѣлалъ и ничего не кончилъ.
Войдемъ теперь въ Кремль. На право, на лѣво мы увидимъ величественныя зданія, съ блестящими куполами, съ высокими башнями, и все это обнесено твердою стѣною. Здѣсь все дышетъ древностію; все напоминаетъ о царяхъ, о патріархахъ, о важныхъ происшествіяхъ; здѣсь каждое мѣсто ознаменовано печатью вѣковъ протекшихъ. Здѣсь все противное тому, что̀ мы видимъ на Кузнецкомъ мосту, на Тверской, на булеварѣ и пр. Тамъ книжныя французскія лавки, модные магазины, которыхъ уродливыя вывѣски заслоняютъ цѣлые домы, часовые мастера, погреба, и словомъ, всѣ снаряды моды и роскоши. Въ Кремлѣ все тихо, все
- 21 -
имѣетъ какой-то важный и спокойный видъ; на Кузнецкомъ мосту все въ движеніи:
Корнеты, чепчики, мужья и сундуки.
А здѣсь одни монахи, богомольцы, должностные люди и нѣсколько часовыхъ. Хочешь ли видѣть единственную картину? Когда вечернее солнце во всемъ великолѣпіи склоняется за Воробьевы горы, то войди въ Кремль и сядь на высокую деревянную лѣстницу. Вся панорама Москвы за рѣкою! На право Каменный мостъ, на которомъ безпрестанно волнуются толпы проходящихъ; далѣе — Голицынская больница, прекрасное зданіе, дома гр. Орловой съ тѣнистыми садами, и наконецъ, Васильевскій огромный замокъ, примыкающій къ Воробьевымъ горамъ, которыя величественно довершаютъ сію картину. Чудесное смѣшеніе зелени съ домами, цвѣтущихъ садовъ съ высокими замками древнихъ бояръ; чудесная противуположность видовъ городскихъ съ сельскими видами. Однимъ словомъ, здѣсь представляется взорамъ картина достойная величайшей въ мірѣ столицы, построенной величайшимъ народомъ на пріятнѣйшемъ мѣстѣ. Тотъ, кто, стоя въ Кремлѣ и холодными глазами смотрѣвъ на исполинскія башни, на древніе монастыри, на величественное Замоскворѣчье, не гордился своимъ отечествомъ и не благословлялъ Россіи, для того (и я скажу это смѣло) чуждо все великое, ибо онъ былъ жалостно ограбленъ природою при самомъ его рожденіи; тотъ поѣзжай въ Германію, и живи и умирай въ маленькомъ городкѣ, подъ тѣнью приходской колокольни съ мирными Германцами, которые, углубясь въ мелкіе политическіе расчеты, протянули руки и выи для принятія оковъ гнуснѣйшаго рабства.
- 22 -
Но солнце медленно сокрывается за рощами. Взглянемъ еще на Кремль, котораго золотые куполы и шпицы колоколенъ ярко отражаютъ блистаніе зари вечерней. Шумъ городской замираетъ вмѣстѣ съ замирающимъ днемъ. Кругомъ насъ все тихо; изрѣдка пройдетъ человѣкъ. Здѣсь нищій отдыхаетъ на Красномъ крыльцѣ, положивъ голову на котомку; онъ отдыхаетъ безпечно у подножія палатъ царскихъ, не зная даже, кому онѣ нѣкогда принадлежали. Теперь встаетъ и медленно входитъ въ монастырь, гдѣ раздается мрачное пѣніе иноковъ, и гдѣ цѣлыми рядами стоятъ гробы великихъ князей и царей Русскихъ (нѣкогда обитавшихъ въ ближнихъ палатахъ). Печальный образъ славы человѣческой!.. Но мы не станемъ дѣлать восклицаній вмѣстѣ съ модными писателями, которые проводятъ цѣлыя ночи на гробахъ и бѣдное человѣчество пугаютъ привидѣніями, духами, страшнымъ судомъ, а болѣе всего своимъ слогомъ; мы не предадимся мрачнымъ разсужденіямъ о бренности вещей, которыя позволено дѣлать всякому въ нынѣшнемъ вѣкѣ меланхоліи; а пойдемъ потихоньку на Кузнецкій мостъ, гдѣ все въ движеніи, все спѣшитъ, а куда? — посмотримъ.
Эта большая дѣдовская карета, запряженная шестью чалыми тощими клячами, остановилась у дверей людной лавки. Вотъ изъ нея вылѣзаетъ пожилая женщина въ большомъ чепцѣ, мадамъ, конечно Француженка, и три молодыя дѣвушки. Онѣ входятъ въ лавку — и мы за ними. «Дайте намъ головныхъ уборовъ, покажите намъ эти шляпки, да по христіанской совѣсти, госпожа мадамъ!» И торговка, окинувъ взорами своихъ гостей, узнаетъ, что они изъ степи, продаетъ имъ лежалую старину вдвое, втрое дороже обыкновеннаго. Старушка сердится и покупаетъ.
- 23 -
Зайдемъ оттуда въ конфектный магазинъ, гдѣ Жидъ или Гасконецъ Гоа продаетъ мороженое и всякія сласти. Здѣсь мы видимъ большое стеченіе московскихъ франтовъ въ лакированныхъ сапогахъ, въ широкихъ англійскихъ фракахъ, и въ очкахъ и безъ очковъ, и растрепанныхъ и причесанныхъ. Этотъ, конечно, Англичанинъ: онъ, разиня ротъ, смотритъ на восковую куклу. Нѣтъ, онъ Русакъ и родился въ Суздалѣ. Ну, такъ этотъ Французъ: онъ картавитъ и говоритъ съ хозяйкой о знакомомъ ей чревовѣщателѣ, который въ прошломъ годѣ забавлялъ весельчаковъ парижскихъ. Нѣтъ, это старый франтъ, который не ѣзжалъ далѣе Макарья и, промотавъ родовое имѣніе, наживаетъ новое картами. Ну, такъ это Нѣмецъ, этотъ блѣдный высокій мужчина, который вошелъ съ прекрасною дамою? Ошибся! И онъ Русскій, а только молодость провелъ въ Германіи. По крайней мѣрѣ жена его иностранка: она на силу говоритъ по русски. Еще разъ ошибся! Она Русская, любезный другъ, родилась въ приходѣ Неопалимой Купины и кончитъ жизнь свою на святой Руси. Отчего же они всѣ хотятъ прослыть иностранцами, картавятъ и кривляются, отчего?... Я на это буду отвѣчать послѣ, а теперь прошу замѣтить этого пожилого человѣка въ шпорахъ. Онъ изобрѣлъ прошлаго года новыя подковы для своихъ рысаковъ, дрожки о двухъ колесахъ и карету безъ козелъ. Онъ живетъ на конюшнѣ, завтракаетъ съ любимымъ бѣгуномъ и ѣздилъ нарочно въ Лондонъ, чтобъ посовѣтоваться съ извѣстнымъ коноваломъ о болѣзни своей англійской кобылы.
Вздохнемъ, любезный другъ, отъ глубины сердца и скажемъ съ Аріостомъ:
Дурачься, смертныхъ родъ! Въ лунѣ разсудокъ твой.
- 24 -
Теперь мы видимъ передъ собою иностранныя книжныя лавки. Ихъ множество, и ни одной нельзя назвать богатою въ сравненіи съ петербургскими. Книги дороги, хорошихъ мало, древнихъ писателей почти вовсе нѣтъ, но за то есть мадамъ Жанлисъ и мадамъ Севинье, два катихизиса молодыхъ дѣвушекъ и цѣлыя груды французскихъ романовъ: достойное чтеніе тупаго невѣжества, безсмыслія и разврата. Множество книгъ мистическихъ, назидательныхъ, казуистскихъ и пр., писанныхъ разстригами-попами (ci-devant soit disant jésuites) на чердакахъ парижскихъ, въ пользу добрыхъ женщинъ. Ихъ безпрестанно раскупаютъ и въ Москвѣ, ибо наши модницы не уступаютъ парижскимъ въ благочестіи и съ жадностію читаютъ глупыя и скучныя проповѣди, лишь бы только онѣ были написаны на языкѣ медоточиваго Фенелона, сладостнаго друга почтенной дѣвицы Гіонъ. Но мы, разговаривая, пришли въ городъ. Какое стеченіе народа, какое разнообразіе! Это совершенный базаръ восточный! Здѣсь мы видимъ Грека, Татарина, Турка въ чалмѣ и въ туфляхъ; тамъ сухаго Француза въ башмакахъ, искусно перескакивающаго съ камня на камень, тутъ важнаго Персіанина, тамъ ямщика, который бранится съ торговкою, здѣсь бѣднаго селянина, который устремилъ оба глаза на великолѣпный цугъ, между тѣмъ какъ его товарищъ разсматриваетъ народныя картины и любуется ихъ замысловатыми надписями. Вотъ и цѣлый рядъ русскихъ книжныхъ лавокъ; иныя весьма бѣдны. Кто не бывалъ въ Москвѣ, тотъ не знаетъ, что можно торговать книгами точно такъ, какъ рыбой, мѣхами, овощами и пр., безъ всякихъ свѣдѣній въ словесности; тотъ не знаетъ, что здѣсь есть фабрика переводовъ, фабрика журналовъ и фабрика романовъ, и что книжные
- 25 -
торгаши покупаютъ ученый товаръ, то-есть, переводы и сочиненія, на вѣсъ, приговаривая бѣднымъ авторамъ: не качество, а количество, не слогъ, а число листовъ! Я боюсь заглянуть въ лавку, ибо къ стыду нашему думаю, что ни у одного народа нѣтъ и никогда не бывало столь безобразной словесности. Къ счастію, многія книги здѣсь въ Москвѣ родятся и здѣсь умираютъ, или по крайней мѣрѣ на ближайшихъ ярмаркахъ. Теперь мы выходимъ на Тверской булеваръ, который составляетъ часть обширнаго вала. Вотъ жалкое гульбище для обширнаго и многолюднаго города, какова Москва, но стеченіе народа, прекрасныя утра апрѣльскія и тихіе вечера майскіе привлекаютъ сюда толпы праздныхъ жителей. Хорошій тонъ, мода требуютъ пожертвованій: и франтъ, и кокетка, и старая вѣстовщица, и жирный откупщикъ скачутъ въ первомъ часу утра съ дальнихъ концовъ Москвы на Тверской булеваръ. Какіе странные наряды, какія лица! Здѣсь вы видите пріѣзжаго изъ Молдавіи офицера, внука этой придворной ветхой красавицы, наслѣдника этого подагрика, которые не могутъ налюбоваться его пестрымъ мундиромъ и невинными шалостями. Тутъ вы видите провинціальнаго щеголя, который пріѣхалъ перенимать моды и который, кажется, пожираетъ глазами счастливца, прискакавшаго на почтовыхъ съ береговъ Секваны — въ голубыхъ панталонахъ и въ широкомъ безобразномъ фракѣ. Здѣсь красавица ведетъ за собою толпу обожателей; тамъ старая генеральша болтаетъ съ своей сосѣдкою, а возлѣ ихъ — откупщикъ, тяжелый и задумчивый, который твердо увѣренъ въ томъ, что Богъ создалъ одну половину рода человѣческаго для винокуренія, а другую для пьянства, идетъ медленными шагами съ прекрасною женою и съ карломъ. Университетскій
- 26 -
профессоръ въ епанчѣ, которая бы могла сдѣлать честь покойному Кратесу, пробирается домой иди на пыльную каѳедру. Шалунъ напѣваетъ водевили и травитъ прохожихъ своимъ пуделемъ, между тѣмъ какъ записной стихотворецъ читаетъ эпиграмму и ожидаетъ похвалы или приглашенія на обѣдъ. Вотъ гулянье, которое я посѣщалъ всякій день, и почти всегда съ новымъ удовольствіемъ. Совершенная свобода ходить взадъ и впередъ съ кѣмъ случится, великое стеченіе людей знакомыхъ и незнакомыхъ имѣли всегда особенную прелесть для лѣнивцевъ, для праздныхъ и для тѣхъ, которые любятъ замѣчать физіономіи. А я изъ числа первыхъ и послѣднихъ. Прибавлю къ этому: на гулянье пріѣзжаютъ одни, чтобъ отдыхать отъ заботъ, другіе — ходить и дышать свѣжимъ воздухомъ; женщины пріѣзжаютъ собирать похвалы, мужчины — удивляться, и лица всѣхъ почти спокойны. Здѣсь страсти засыпаютъ; люди становятся людьми; одно самолюбіе не дремлетъ: оно всегда на часахъ, но и оно имѣетъ здѣсь привлекательный видъ, и оно заставляетъ улыбнуться стараго игрока гораздо привѣтливѣе, нежели за карточнымъ столомъ. Наконецъ, на гуляньи всѣ кажутся счастливыми, и это меня радуетъ какъ ребенка, ибо я никогда не любилъ скучныхъ и заботливыхъ лицъ.
Теперь мы опять вышли на улицу. Взгляни на право, потомъ на лѣво и дѣлай самъ замѣчанія, ибо увидишь вдругъ всю Москву со всѣми ея противуположностями.
Вотъ большая карета, которую на силу тянетъ четверня: въ ней чудотворный образъ, передъ нимъ монахъ съ большою свѣчей. Вотъ старинная Москва и остатокъ древняго обряда прародителей!
- 27 -
сидитъ щеголь и красавица; лошади, лакей, кучера, все въ послѣднемъ вкусѣ. Вотъ и новая Москва, новѣйшіе обычаи!
Взгляни сюда, счастливецъ! Возлѣ огромныхъ чертоговъ вотъ хижина, жалкая обитель нищеты и болѣзней. Здѣсь цѣлое семейство, изнуренное нуждами, голодомъ и стужей: дѣти полунагія, мать за пряслицей, отецъ, старый заслуженный офицеръ въ изорванномъ маіорскомъ камзолѣ, починиваетъ старые башмаки и ветхій плащъ, затѣмъ, чтобъ по утру можно было выйдти на улицу просить у прохожихъ кусокъ хлѣба, а оттуда пробраться къ человѣколюбивому лѣкарю, который посѣщаетъ его больную дочь. Вотъ Москва, большой городъ, жилище роскоши и нищеты!
Но здѣсь предъ нами огромныя палаты съ высокими мраморными столбами, съ большимъ подъѣздомъ. Этотъ домъ открытъ для всякаго, кто можетъ сказать роскошному Амфитріону:
Joignez un peu votre inutilité
A ce fardeau de mon oisiveté.Хозяинъ цѣлый день зѣваетъ у камина, между тѣмъ какъ вокругъ его все въ движеніи: роговая музыка гремитъ на хорахъ, вся челядь въ галунахъ, и роскошь опрокинула на столъ полный рогъ изобилія. Въ этомъ человѣкѣ всѣ страсти изчезли; его сердце, его умъ и душа износились и обветшали. Самое самолюбіе его оставило. Онъ, конечно, великій философъ, если совершенное равнодушіе посреди образованнаго общества можно назвать мудростію. Онъ окруженъ ласкателями, иностранцами и шарлатанами, которыхъ онъ презираетъ отъ всей души, но безъ нихъ обойтиться не можетъ. Его тупоуміе невѣроятно. Пользуясь всѣми выгодами
- 28 -
знатнаго состоянія, которымъ онъ обязанъ предкамъ своимъ, онъ даже не знаетъ, въ какихъ губерніяхъ находятся его деревни; за то знаетъ по пальцамъ всѣ подробности двора Людовика XIV по запискамъ Сенъ-Симона, перечтетъ всѣхъ любовницъ его и регента, одну послѣ другой, и назоветъ всѣ парижскія улицы. Его домъ можно назвать гостинницей праздности, шума и новостей, посреди которыхъ хозяинъ осужденъ на вѣчную скуку и вѣчное бездѣйствіе. Вотъ слѣдствіе роскоши и праздности въ сей обширнѣйшей изъ столицъ, въ семъ маломъ мірѣ!
Я думаю, что ни одинъ городъ не имѣетъ ниже малѣйшаго сходства съ Москвою. Она являетъ рѣдкія противуположности въ строеніяхъ и нравахъ жителей. Здѣсь роскошь и нищета, изобиліе и крайняя бѣдность, набожность и невѣріе, постоянство дѣдовскихъ временъ и вѣтренность неимовѣрная, какъ враждебныя стихіи, въ вѣчномъ несогласіи и составляютъ сіе чудное, безобразное, исполинское цѣлое, которое мы знаемъ подъ общимъ именемъ: Москва. Но праздность есть нѣчто общее, исключительно принадлежащее сему городу; она болѣе всего примѣтна въ какомъ-то безпокойномъ любопытствѣ жителей, которые безпрестанно ищутъ новаго разсѣянія. Въ Москвѣ отдыхаютъ, въ другихъ городахъ трудятся менѣе или болѣе, и потому-то въ Москвѣ знаютъ скуку со всѣми ея мученіями. Здѣсь хвалятся гостепріимствомъ, но — между нами — что̀ значитъ это слово? Часто — любопытство. Въ другихъ городахъ васъ узнаютъ съ хорошей стороны и приглашаютъ навсегда; въ Москвѣ сперва пригласятъ, а послѣ узнаютъ. Музыка прошлой зимы вскружила всѣмъ головы; вся Москва пѣла: я думаю отъ скуки. Нынѣ вся Москва танцуетъ — отъ скуки. Здѣсь всѣ влюблены или
- 29 -
стараются влюбляться: я бьюсь объ закладъ, что это дѣлается отъ скуки. Молодыя женщины играютъ на театрѣ, а старухи ѣздятъ по монастырямъ — отъ скуки, и это всякому извѣстно. Карусель, который стоилъ столько издержекъ, родился отъ скуки. Однимъ словомъ, здѣсь скуку можно назвать великою пружиною: она поясняетъ много странныхъ обстоятельствъ. Для жителей московскихъ необходимо нужны новыя гулянья, новые праздники, новыя зрѣлища и новыя лица. Здѣсь славная актриса Жоржъ принята была съ восторгомъ и скоро наскучила большому свѣту. Сію холодность къ дарованію издатель Русскаго Вѣстника готовъ приписать къ патріотизму; онъ весьма грубо ошибается.
Москва есть большой провинціальный городъ, единственный, несравненный: ибо что значитъ имя столицы безъ двора? Москва идетъ сама собою къ образованію, ибо на нее почти никакія обстоятельства вліянія не имѣютъ. Здѣсь всякій можетъ дурачиться какъ хочетъ, жить и умереть чудакомъ. Самый Лондонъ бѣднѣе Москвы по части нравственныхъ каррикатуръ. Какое обширное поле для комическихъ авторовъ, и какъ они мало чувствуютъ цѣну собственной неистощимой руды! Надобно еще замѣтить, что здѣсь семейственная жизнь, которую можно назвать хранительницею нравовъ, придаетъ какое-то добродушіе и откровенность всѣмъ поступкамъ. Это замѣтилъ мнѣ Англичанинъ-путешественникъ, который называлъ Москву прелестнѣйшимъ городомъ въ мірѣ и прощался съ нею со слезами.
Но время летитъ, и почти часъ обѣда приходитъ. Мы опоздали зайдти въ этотъ домъ, котораго наружность вовсе не привлекательна. Здѣсь большой дворъ, заваленный соромъ и дровами; позади огородъ съ простыми
- 30 -
овощами, а подъ домомъ большой подъѣздъ съ перилами, какъ водилось у нашихъ дѣдовъ. Войдя въ домъ, мы могли бы увидать въ прихожей слугъ оборванныхъ, грубыхъ и пьяныхъ, которые отъ утра до ночи играютъ въ карты. Комнаты безъ обоевъ, стулья безъ подушекъ, на одной стѣнѣ большіе портреты въ ростъ царей Русскихъ, а напротивъ — Юдиѳь, держащая окровавленную голову Олоферна надъ большимъ серебрянымъ блюдомъ, и обнаженная Клеопатра съ большой зміею: чудесныя произведенія кисти домашняго маляра. Сквозь окна мы можемъ видѣть накрытый столъ, на которомъ стоятъ щи, каша въ горшкахъ, грибы и бутылки съ квасомъ. Хозяинъ въ тулупѣ, хозяйка въ салопѣ; по правую сторону приходскій попъ, приходскій учитель и шутъ, а по лѣвую — толпа дѣтей, старуха-колдунья, мадамъ и гувернеръ изъ Нѣмцевъ. О, это домъ стараго Москвича, богомольнаго князя, который помнитъ страхъ Божій и воеводство. Пойдемъ далѣе. Вотъ маленькій деревянный домъ, съ палисадникомъ, съ чистымъ дворомъ, обсаженнымъ сиренями, акаціями и цвѣтами. У дверей насъ встрѣчаетъ учтивый слуга не въ богатой ливреѣ, но въ простомъ опрятномъ фракѣ. Мы спрашиваемъ хозяина: Войдите! Комнаты чисты, стѣны расписаны искусной кистію, а подъ ногами богатые ковры и полъ лакированный. Зеркала, свѣтильники, кресла, диваны, все прелестно и, кажется, отдѣлано самимъ богомъ вкуса. Здѣсь и общество совершенно противно тому, которое мы видѣли въ сосѣднемъ домѣ. Здѣсь обитаетъ привѣтливость, пристойность и людскость. Хозяйка зоветъ насъ къ столу: мы сядемъ гдѣ хотимъ, безъ принужденія, и можетъ быть, развеселенный старымъ виномъ, я скажу, только не въ слухъ:
- 31 -
Налейте мнѣ еще шампанскаго стаканъ:
Я сердцемъ Славянинъ, желудкомъ галломанъ!Вотъ ударило шесть часовъ: мы можемъ идти въ театръ. Я скажу тебѣ, что я видѣлъ въ Петербургѣ дурныхъ актеровъ, слышалъ на сценѣ нестройные крики, провинціальное нарѣчіе, видѣлъ кривлянія, подлые жесты и самые дурные навыки; видѣлъ, что актеръ не умѣлъ и не хотѣлъ понимать своей роли, читалъ въ глазахъ его самое глубокое невѣжество; однимъ словомъ, я видѣлъ русскую комедію, русскую трагедію и оперу; видѣлъ и сказалъ: Можетъ ли что быть хуже этого? Теперь, побывавъ въ Московскомъ театрѣ, могу смѣло отвѣчать самому себѣ: Можетъ, и есть хуже! Здѣсь опера не хороша, комедія еще хуже, а трагедія и еще хуже комедіи. Но французскіе актеры не лучше русскихъ. Я видѣлъ Тезея, которому мнѣ хотѣлось сказать: Братецъ, вычисти мнѣ сапоги! Я бьюсь объ закладъ, что онъ былъ честный артистъ décrotteur и, постепенно переходя изъ состоянія въ состояніе, сдѣлался наконецъ актеромъ вопреки уму и природѣ и теперь весьма спокойно тиранитъ стихи Ивана Расина въ бѣлокаменной Москвѣ. Я видѣлъ Ипполита, сего дикаго Скиѳа, которому въ уста безсмертный авторъ Федры вложилъ прекраснѣйшіе стихи, я видѣлъ сего гордаго Ипполита въ самомъ жалкомъ положеніи: черные его волосы, которые до сихъ поръ, падая по высокому стройному челу, вились кудрями, подобно кудрямъ Аполлона Бельведерскаго, сіи волосы порыжѣли; чистые пламенные глаза его сдѣлались отъ времени свинцовыми. Конечно, нашъ Скиѳъ немного поразвратился. Ноги и руки жалкимъ образомъ высохли и пожелтѣли. Голосъ звонкій, чистый, голосъ дѣвственника Ипполита,
- 32 -
сдѣлался вялъ, тяжелъ и совершенно охрипъ. Однимъ словомъ, Ипполитъ Расиновъ или Эврипидовъ превратился въ бѣднаго Фаржа, Француза, который живетъ на Кузнецкомъ мосту въ магазинѣ духовъ и помадъ.
Занавѣсь поднимается. Ты можешь повѣрить мои замѣчанія, или лучше, не дождавшись конца французской трагедіи, воспользоваться прекраснымъ майскимъ вечеромъ на Прѣснѣ.
Пруды украшаютъ городъ и дѣлаютъ прелестное гулянье. Тамъ сбираются тѣ, которые не имѣютъ подмосковныхъ, и гуляютъ до ночи. Посмотри, какъ эти мосты и рѣшетки красивы. Жаль, что берега, украшенные столь миловидными домами и зеленымъ лугомъ, не довольно широки. Большое стеченіе экипажей со всѣхъ концовъ обширнаго города, пѣвчіе и роговая музыка дѣлаютъ сіе гульбище однимъ изъ пріятнѣйшихъ. Здѣсь тѣ же люди, что на булеварѣ, но съ большею свободою. Какое множество прелестныхъ женщинъ! Москву по истинѣ можно назвать Цитерою. Посмотри! Этой малюткѣ четырнадцать лѣтъ, и она такъ невинно улыбается! Но вотъ идетъ красавица: ее всѣ знаютъ подъ симъ названіемъ, теперь она первая по городу. За ней толпа, а мужъ, спокойно зѣвая позади, говоритъ о Турецкой войнѣ и о травлѣ медвѣдей. Супруга его уронила перчатку, и молодой человѣкъ ее поднялъ. Жаль, что этого не видалъ старый болтунъ N...., отставной полковникъ, который промышляетъ новостями. Посторонитесь, посторонитесь! Дайте дорогу кумѣ-болтуньѣ-спорщицѣ, пожилой бригадиршѣ, жарко нарумяненной, набѣленной и закутанной въ черную мантилью. Посторонитесь вы, господа, и вы, молодыя дѣвушки! Она вашъ Аргусъ неусыпный, ваша совѣсть, все знаетъ, все замѣчаетъ и завтра же поѣдетъ разсказывать по монастырямъ,
- 33 -
что такая-то наступила на ногу такому-то, что этотъ поблѣднѣлъ, говоря съ той, а та на канунѣ поссорилась съ мужемъ, потому что сегодня, разговаривая съ его братомъ, разгорѣлась какъ роза... Какой это чудакъ, закутанный въ шубу, въ бархатныхъ сапогахъ и въ собольей шапкѣ? За нимъ идетъ слуга съ термометромъ. О, это человѣкъ, который болѣе полувѣка какъ все простужается! Замѣтимъ этихъ щеголей; они такъ заняты собою! Одинъ въ цвѣтномъ платочкѣ съ букетомъ цвѣтовъ, съ лорнетомъ, такъ нѣжно улыбается, и въ улыбкѣ его видѣнъ слѣдъ труда. Другой молчитъ, завсегда молчитъ: онъ умѣетъ одѣваться, ерошить волосы, а говорить не мастеръ. Тамъ, вдали на лавкѣ, сидитъ красавица полупоблеклая. Она вздохнула еще разъ... о томъ, что ея мѣсто заступила новая, которая идетъ мимо ея и гордо улыбается. Постой, прелестница! Еще двѣ весны, и ты въ свою очередь будешь сидѣть одна на лавкѣ; ты идешь, и время за тобою... Куда спѣшитъ этотъ пожилой холостякъ? Онъ задыхается отъ жиру, и потъ съ него катится ручьями. Онъ спѣшитъ въ англійскій клубъ пробовать новаго повара и заморскій портеръ. А этотъ гусаръ о чемъ призадумался, опершись на свою саблю! О, причина важная! Вчера онъ былъ одинъ во всей Москвѣ, — теперь явился другой гусаръ, во сто разъ милѣе и любезнѣе: по крайней мѣрѣ такъ говорятъ въ домѣ княгини N., которая по произволенію раздаетъ умъ и любезность — и его бѣднаго забыла! Но кто это болтаетъ палкою въ прудѣ съ большимъ успѣхомъ, ибо на него посмотрѣли двѣ мимоидущія старухи, двѣ столѣтнія Парки. О, не мѣшайте ему. Это тотъ важный, глубокомысленный человѣкъ, который мутилъ въ дѣлахъ государственныхъ, и теперь пузыритъ воду. Вотъ два чудака: одинъ изъ
- 34 -
нихъ бранитъ погоду — а время очень хорошо; другой бранитъ людей — а люди все тѣ же; и оба бранятъ правительство, которое въ нихъ нужды не имѣетъ и, что всего досаднѣе, не заботится о ихъ рѣчахъ. Оба они недовольные. Они очень жалки! Одинъ имѣетъ сто тысячь доходу, и желудокъ его варить не можетъ. Другой прожился на фейерверкахъ и называетъ людей неблагодарными за то, что они не собираются въ его садъ, въ глубокую полночь. Но кто этотъ пожилой человѣкъ, высокій и блѣдный, какъ покойный капитанъ Хинъ-Хилла. Старый щеголь, великій мастеръ дѣлать визиты, который на погребеніяхъ и на свадьбахъ является какъ тѣнь, какъ памятникъ временъ Екатерининскихъ; онъ человѣкъ праздный, говорунъ скучный, ибо лгать не умѣетъ за недостаткомъ воображенія, а молчать не можетъ за недостаткомъ мысленной силы.
Это гульбище имѣетъ великое сходство съ Полями Елисейскими. Здѣсь мы видимъ тѣни великихъ людей, которые, отыгравъ важныя роли въ свѣтѣ, запросто прогуливаются въ Москвѣ. Многіе изъ нихъ пережили свою славу. Eheu, fugaces!...
Но заря потухаетъ. Всѣ разъѣхались. Прости, до будущей прогулки.
————