50

Къ Тассу1).

——

Позволь, священна тѣнь, безвѣстному пѣвцу
Коснуться къ твоему безсмертному вѣнцу
И сладость пѣнія твоей авзонской музы,
Достойной береговъ прозрачной Аретузы,
Рукою слабою на лирѣ повторить
И новымъ языкомъ съ тобою говорить2).

Среди Элизія, близь древняго Омира
Почіетъ тѣнь твоя, и Аполлона лира
Еще согласьемъ духъ поэта веселитъ.
10 Рѣка забвенія и пламенный Коцитъ
Тебя съ любовницей, о Тассъ, не разлучили3):
Въ Элизіи теперь васъ музы съединили,
Печалей нѣтъ для васъ, и скорбь протекшихъ дней,
Какъ сладостну мечту, объемлете душей....

51

Торквато, кто испилъ всѣ горькія отравы
Печалей и любви и въ храмъ безсмертной славы,
Вѣдомый музами, въ дни юности проникъ,
Тотъ преждевременно несчастливъ и великъ!1)
Ты пѣлъ, и весь Парнассъ въ восторгѣ пробудился,
20 Въ Феррару съ музами Фебъ юный ниспустился,
Назонову тебѣ онъ лиру самъ вручилъ
И геній крыльями безсмертья осѣнилъ.
Воспѣлъ ты бурну брань, и блѣдны Эвмениды
Всѣхъ ужасовъ войны открыли мрачны виды:
Бѣгутъ среди полей и топчутъ знамена,
Свѣтильникомъ вражды ихъ ярость разжена,
Власы растрепанны и ризы обагренны,
Я самъ среди смертей, и Марсъ со мною мѣдный...
Но ужасы войны, мечей и копій звукъ
30 И гласы Марсовы, какъ сонъ, изчезли вдругъ:
Я слышу вдалекѣ пастушичьи свирѣли,
И чувствія душой иныя овладѣли.
Нѣтъ болѣе вражды, и богъ любви младой
Спокойно спитъ въ цвѣтахъ подъ миртою густой.
Онъ всталъ, и мечъ опять въ рукѣ твоей блистаетъ!
Какой Протей тебя, Торквато, премѣняетъ,
Какой чудесный богъ чрезъ дивныя мечты
Разсѣялъ мрачныя и нѣжны красоты?
То скиптръ въ его рукахъ или перунъ зажженный,
40 То розы юныя, Кипридѣ посвященны,
Иль факелъ Эвменидъ, иль лукъ златой любви.
Въ глазахъ его — любовь, вражда — въ его крови;
Летитъ, и я за нимъ лечу въ предѣлы міра,

52

То въ адъ, то на Олимпъ! У древняго Омира
Такъ шагъ одинъ творилъ огромный богъ морей
И досягалъ другимъ краевъ подлунной всей.
Армиды чарами, средь моря сотворенной,
Здѣсь тѣнью миртовой въ долинѣ осѣненной,
Ринальдъ, младой герой, забывъ воинскій гласъ,
50 Вкушаетъ прелести любови и заразъ....
А тамъ что зрятъ мои обвороженны очи?
Близь стана воинска, подъ кровомъ черной ночи,
При заревѣ бойницъ, пылающихъ огнемъ,
Два грозныхъ воина, вооружась мечемъ,
Неистовой рукой струятъ потоки крови...
О, жертва ярости и плачущей любови!
Постойте, воины! Увы, одинъ падетъ...
Танкредъ въ врагѣ своемъ Клоринду узнаетъ
И моремъ слезъ теперь онъ платитъ, дерзновенной1),
60 За каплю каждую сей крови драгоцѣнной...

Что жь было для тебя наградою, Торкватъ,
За пѣсни стройныя? Зоиловъ острый ядъ,
Притворная хвала и ласки царедворцевъ,
Отрава для души и самыхъ стихотворцевъ.
Любовь жестокая, источникъ золъ твоихъ,
Явилася тебѣ среди палатъ златыхъ,
И ты изъ рукъ ея взялъ чашу ядовиту,
Цвѣтами юными и розами увиту,
Испилъ и, упоенъ любовною мечтой,
70 И лиру, и себя повергъ предъ красотой.
Но радость наша — ложь, но счастіе — крылато;
Завѣса раздрана! Ты узникъ сталъ, Торквато!

53

Въ темницу мрачную ты брошенъ какъ злодѣй,
Лишенъ и вольности, и Фебовыхъ лучей.
Печаль глубокая поэтовъ духъ сразила,
Изчезъ талантъ его и творческая сила,
И разумъ весь погибъ! О вы, которыхъ ядъ
Торквату далъ вкусить мученій лютыхъ адъ,
Придите зрѣлищемъ достойнымъ веселиться
80 И гибелью его таланта насладиться!
Придите! Вотъ поэтъ превыше смертныхъ хвалъ,
Который говорить героевъ заставлялъ,
Проникнулъ взорами въ небесные чертоги,
Въ желѣзахъ стонетъ здѣсь... О, милосердны боги!
Доколѣ жертвою, невинность, будешь ты
Безчестной зависти и адской клеветы?

Имѣло ли конецъ несчастіе поэта?
Желѣзною рукой печаль и быстры лѣта
Уже безвременно бѣлятъ его власы,
90 Въ единобразіи бѣгутъ, бѣгутъ часы,
Что день, то прежня скорбь, что ночь — мечты ужасны....
Смягчился наконецъ завѣтъ судьбы злосчастной,
Свободенъ сталъ поэтъ, и солнца лучъ златой
Льетъ въ хладну кровь его отраду и покой:
Онъ можетъ опочить на лонѣ свѣтлой славы.
Средь Капитолія, гдѣ стѣны обветшалы
И самый прахъ еще о Римлянахъ твердитъ,
Тамъ ждетъ его тріумфъ... Увы, тамъ смерть стоитъ!
Неумолимая беретъ вѣнокъ лавровый,
100 Поэта увѣнчать изъ давныхъ лѣтъ готовый.
Премѣна жалкая столь радостнаго дни!
Гдѣ знаки почестей, тамъ смертны пелены,
Не увѣнчаніе, но лики погребальны....
Такъ кончились твои, безсмертный, дни печальны!

54

Нѣтъ болѣе тебя, божественный поэтъ,
Но славы Тассовой исполненъ въ вѣки свѣтъ!
Едва ли прахъ одинъ остался древней Трои,
Не знаемъ и могилъ, гдѣ спятъ ея герои,
Скамандръ божественный вертепами течетъ,
110 Но въ памяти людей Омиръ еще живетъ,
Но человѣчество пѣвцомъ еще гордится,
Но міръ ему есть храмъ... И твой не сокрушится!

————

Сноски

Сноски к стр. 50

1) Сіе посланіе предположено было напечатать въ заглавіи перевода Освобожденнаго Іерусалима.

2) Кажется, до сихъ поръ у насъ нѣтъ перевода Тассовыхъ твореній въ стихахъ.

3) Торквато былъ жертвою любви и зависти. Всѣмъ любителямъ словесности извѣстна жизнь его.

Сноски к стр. 51

1) Тассо десяти лѣтъ отъ роду писалъ стихи и, будучи принужденъ бѣжать изъ Неаполя съ отцомъ своимъ, сравнивалъ себя съ молодымъ Асканіемъ. До тридцатилѣтняго возраста кончилъ онъ безсмертную поэму Іерусалима, написалъ Аминту, много разсужденій о словесности и пр.

Сноски к стр. 52

1)  Gli  occhi  tuoi  pagheran...

 Di  quel  sangue  ogni  stilla  un  mar  di  pianto.

La Gierusalemme,  canto  XII.