(Подражаніе).
——
Рѣшилась, Хлоя, ты со мною удалиться
И въ мирну хижину на вѣкъ переселиться:
Веселій шумныхъ мы забудемъ дымъ пустой:
Онъ скуку завсегда ведетъ лишь за собой.
За счастьемъ мы бѣжимъ, но рѣдко достигаемъ,
Бѣжимъ за нимъ во слѣдъ — и въ пропасть упадаемъ!
Какъ путникъ огнь въ лѣсу когда блудящій зритъ,
Стремится къ оному, но призракъ прочь бѣжитъ,
Въ болоты вязкія его онъ завлекаетъ
10 И въ страшной тишинѣ въ пустынѣ изчезаетъ, —
Таковъ и человѣкъ!
Куда ни бросимъ взглядъ,
Узримъ тотчасъ, что онъ и въ счастіи не радъ.
Довольны всѣ умомъ, фортуною ни мало.
Что нравилось сперва, теперь то скучно стало;
То денегъ, то чиновъ, то славы онъ желаетъ,
Но славы посреди и денегъ онъ зѣваетъ!
Изъ хижины своей брось, Хлоя, взглядъ на свѣтъ:
Четыре бьетъ часа, и кончился обѣдъ:
Изъ дому своего Глицера поспѣшаетъ,
11
20 Чтобъ ѣхать, а куда? — безпечная не знаетъ.
Карета подана, и лошади ужь мчатъ.
«Постой!» она кричитъ, и лошади стоятъ.
Къ Лаисѣ входитъ въ домъ, Лаису обнимаетъ
Садится, говоритъ о модахъ — и зѣваетъ;
О времени потомъ, о карточной игрѣ,
О лентахъ, о перѣ, о платьѣ и дворѣ
Окончивъ разговоръ, который истощился,
Отъ скуки ужь поетъ.
Глупоновъ тутъ явился,
Надутый какъ павлинъ, съ пустою головой,
30 Глядится въ зеркало и шаркаетъ ногой.
Вдругъ входитъ Брумербасъ; все въ залѣ замолкаетъ.
Вступаетъ въ разговоръ и голосъ возвышаетъ:
«Парижъ я вѣрно бъ взялъ», кричитъ изъ всѣхъ онъ силъ,
«И Амстердамъ потомъ, Гишпанцевъ бы разбилъ»...
Тутъ вспыхнетъ какъ огонь, затопаетъ ногами,
Пойдетъ по комнатѣ широкими шагами;
Вообразитъ себѣ, что непріятель тутъ,
Что рѣжутъ, что палятъ, кричатъ ура! и жгутъ.
Заплюетъ всѣмъ глаза герой нашъ плодовитый,
40 Но вдругъ смиряется и броситъ видъ сердитый;
Начнетъ разказывать, какъ Турка задавилъ,
Какъ роту цѣлую янычаровъ убилъ,
Турчанки нѣжныя въ него какъ всѣ влюблялись,
Какъ Турки въ полону отъ злости запыхались,
И битые часа онъ три проговоритъ...
Никто не слушаетъ, а онъ кричитъ, кричитъ!
Но въ залѣ разговоръ тутъ общимъ становится,
Всякъ хочетъ говорить и хочетъ отличиться.
Какой ужасный шумъ!
Нельзя ничто понять,
50 Нельзя и клевету отъ правды различать.
Но вдругъ прервали крикъ, и вдругъ всѣ замолчали,
Ни слова не слыхать! Нѣмыми будто стали!
12
Придите, карты, къ намъ: всѣ уже спятъ безъ васъ!
Безъ картъ покажется за вѣкъ одинъ и часъ.
Къ зеленому столу всѣ гости прибѣгаютъ
И жадность къ золоту весельемъ прикрываютъ.
Окончили игру и къ ужину спѣшатъ,
Смѣются за столомъ, съ сосѣдомъ говорятъ:
И бѣдный человѣкъ живѣе становится,
60 За пищей, кажется, онъ вновь переродится.
Какой я слышу здѣсь чуднѣйшій разговоръ,
Какія глупости, какая ложь и вздоръ!
Педантъ бранитъ войну и вмѣстѣ миръ ругаетъ,
Сердечкинъ тутъ стихи любовные читаетъ,
Тутъ старыя Бурунъ намъ новости твердитъ,
А здѣсь уже Глупонъ отъ скуки чуть не спитъ!
И такъ-то, Хлоя, вѣкъ свой люди провождаютъ,
И такъ-то цѣлый день въ бездѣйствіи теряютъ,
День долгій, тягостный лѣнивому глупцу,
70 Но краткій, напротивъ, полезный мудрецу!
Сокроемся, мой другъ, и на всегда простимся
Съ людьми и съ городомъ: въ деревнѣ поселимся,
Подъ мирной кровлею дни будемъ провождать:
Какъ сладко тишину по бурѣ намъ вкушать!
————