173

ВИДЕНИЕ НА БЕРЕГАХ ЛЕТЫ

Вчера Бобровым утомленный
Я спал и видел странный сон!
Как будто светлый Аполлон,
За что, не знаю, прогневленный,
Поэтам нашим смерть изрек;
Изрек — и все упали мертвы.
Невинны Аполлона жертвы!
Иной из них окончил век
Сидя на чердаке высоком
10 В издранном шлафроке, широком
Наг, голоден и утомлен
Упрямой рифмой к светлу небу.
Другой, в Цитеру пренесен,
Красу, умильную как Гебу,
Хотел для нас насильно... петь
И пал без чувств в конце эклоги;
Везде, о, милосерды боги! —
Везде пирует алчна смерть,
Косою острой быстро машет,
20 Богату ниву аду пашет.
И губит Фебовых детей,
Как ветр осенний злак полей!

174

Меж тем в Элизии священном
Лавровым лесом осененном
Под шумом Касталийских вод
Певцов нечаянный приход
Узнал почтенный Ломоносов.
Херасков, честь и слава Россов,
Самолюбивый Фебов сын.
30 Насмешник, грозный бич пороков
Замысловатый Сумароков
И, Мельпомены друг, Княжнин.
И ты сидел в толпе избранной,
Стыдливой Грацией венчанной.
Певец прелестныя мечты,
Между Психеи* легкокрылой
И бога нежной красоты;
И ты там был, наездник хилой
Строптива девственниц седла.
40 Трудолюбивый, как пчела.
Отец стихов Телемахиды;
И ты, что сотворил обиды
Венере девственной, Барков!
И ты, о, мой певец незлобной
Хемницер, в баснях бесподобной! —
Все, словом, коих бог Певцов
Венчал бессмертия лучами
Сидели там олив в тени,
Обнявшись с прежними врагами;
50 Но спорили еще они
О том о сем и не без шума
(И в рае, думаю, у нас
У всякого своя есть дума,
Рассудок свой и вкус, и глаз).
Садились все за пир богатый,
Как вдруг, Майинин сын крылатый

175

Ниссланный вышним божеством.
Сказал сидящим за столом:
«Сюда на берег тихой Леты
60 Бредут покойные Поэты;
Они в реке сей погрузят
Себя и вместе юных чад.
Здесь опыт будет правосудный:
Стихи и проза безрассудны
Потонут в миг: так Феб судил!» —
Сказал Эрмий — и силой крыл
От ада к небу воспарил.
«Ага! — Фонвизин молвил братьям —
Здесь будет встреча не по платьям,
70 Но по заслугам и уму».
«Да много ли, — в ответ ему
Кричал, смеяся, Сумароков, —
Певцов найдется без пороков?
Поглотит Леты всех струя,
Поглотит всех, иль я не я!»
«Посмотрим, — продолжал вполгласа
Поэт, проклятый от Парнаса, —
Егда прийдут...» Но вот они.
Подобно как в осенни дни
80 Поблеклы листвия древесны,
Что буря в долах разнесла* —
Так теням сим не весть числа!
Идут толпой в ущелья тесны.
К реке забвения стихов.
Идут под бременем трудов
Безгласны, бледны, приступают,
Любезных детищей купают...
И более не зрят в волнах!
Но тут Минос, Певцам на страх,
90 Старик угрюмый и курносый,
Чинит расправу и вопросы,

176

«Кто ты вещай?» — «Я тот Поэт
По счастью очень плодовитый
(Был тени маленькой ответ),
Я тот, венками роз увитый
Поэт-философ-педагог,
Который задушил Виргилья
Окоротил Алкею крылья.
Я здесь! Сего бо хощет бог
100 И долг священныя природы...»*
«Кто ж ты, болтун?» — «Я... Верзляков!»
«Ступай и окунися в воды!» —
«Иду... во мне вся мерзнет кровь...
Душа... всего... душа природы
Спаси... спаси меня любовь!
Авось...» «Нет, нет, болтун несчастный
Довольно я с тобою выл!»
Сказал ему Эрот прекрасный
Который тут с Психеей был,
110 «Ступай!» — пошел, — и нет педанта
«Кто ты?» — спросил допрощик тень
Несущу связку фолианта?
«Увы, я целу ночь и день
Писал, пишу и вечно буду
Писать... всё прозой, без еров.
Невинен я. На эту груду
Смотри, здесь тысячи листов,
Священной пылию покрытых.
Печатью мелкою убитых
120 И нет ера ни одного.
Да, я!..» — «Скорей купать его!»
Но тут явились лица новы
Из белокаменной Москвы.
Какие странные обновы!
От самых ног до головы

177

Обшиты платья их листами
Где прозой детской и стихами
Иной кладбище, мавзолей,
Другой журнал души своей,
130 Другой Меланию, Зюльмису,
Глафиру, Хлою, Милитрису,
Луну, Веспера, голубков,
Баранов, кошек и котов*
Воспел в стихах своих унылых,
На всякой лад для женщин милых
(О, век железный)!.. А оне
Не только в яве, но во сне
Поэтов не видали бедных.
Из этих лиц уныло-бледных
140 Один, причесанный в тупей,
Поэт присяжный, князь вралей,
На суд явил творенья новы.
«Кто ты?» — «Увы, я пастушок,
Вздыхатель, завсегда готовый
Вот мой венок и посошок.
Вот мой букет цветов тафтяных
Вот список всех красот упрямых,
Которыми дышал и жил,
Которым я насильно мил.
150 Вот мой баран, моя Аглая»
Сказал и, тягостно зевая,
Спросонья в Лету поскользнул!
«Уф! я устал, подайте стул
Позвольте мне, я очень славен
Бессмертен я, пока забавен».
«Кто ж ты?» — «Я Русской и Поэт.
Бегом бегу, лечу за славой,
Мне враг чужой рассудок здравой.

178

Для русских прав мой толк кривой
160 И в том клянусь моей сумой»
«Да кто же ты?» — «Жан Жак я Русской
Расин и Юнг, и Локк я Русской
Три драмы Русских сочинил
Для Русских; нет уж сил
Писать для Русских драмы слезны.
Труды мои все бесполезны.
Вина тому — разврат умов» —
Сказал — в реку! и был таков!
Тут Сафы русские печальны.
170 Как бабки наши повивальны
Несли расплаканных детей.
Одна — прости бог эту даму! —
Несла уродливую драму
Позор для ада и мужей,
У коих сочиняют жены.
«Вот мой Густав, герой влюбленный...»
«Ага!» — судья певице сей, —
«Названья этого довольно:
Сударыня! мне очень больно
180 Что вы, забыв последний стыд,
Убили драмою Густава.
В реку, в реку!» О, жалкой вид!
О, тщетная поэтов слава!
Исчезла Сафо наших дней
С печальной драмою своей
Потом и две другие дамы,
На дам живые эпиграммы
Нырнули в глубь туманных вод.
«Кто ты?» — «Я — виноносный гений.
190 Поэмы три да сотню од,
Где всюду ночь, где всюду тени
Где роща ржуща ружий ржот,*

179

Писал с заказу Глазунова
Всегда на срок... Что вижу я?
Здесь реет между вод ладья
А там в разрывах черна крова
Урания — душа сих сфер
И все Титаны ледовиты,
Прозрачной мантией покрыты
200 Слезят! — Иссякнул изувер
От взора пламенной Эгиды»
Один отец Телемахиды
Слова сии умел понять.
На том брегу реки забвенья
Стояли тени в изумленьи
От речи сей: «Изволь купать
Себя и всех своих уродов»
Сказал, не слушая доводов
Угрюмый ада судия
210 «Да всех поглотит вас струя!..»
Но вдруг на адской берег дикой
Призрак чудесный и великой
В обширном дедовском возке
Тихонько тянется к реке.
На место клячей запряженны
Там люди в хомуты вложенны
И тянут кое-как, гужом!
За ним, как в осень трутни праздны
Крылатым в воздухе полком
220 Летят толпою тени разны
И там, и сям. По слову: «Стой!»
Кивнула бледна тень главой
И вышла с кашлем из повозки
«Кто ты?» — спросил ее Минос —
«И кто сии?» — на сей вопрос:
«Мы все с Невы поэты Росски»
Сказала тень, — «Но кто сии
Несчастны, в клячей превращенны?»

180

«Сочлены юные мои.
230 Любовью к славе вдохновенны
Они Пожарского поют
И топят старца Гермогена
Их мысль на небеса вперенна.
Слова ж из библии берут;
Стихи их хоть немного жестки.
Но истинно Варяго-Росски».
«Да кто ты сам?» — «Я также член;
Кургановым писать учен;
Известен стал не пустяками,
240 Терпеньем, потом и трудами;
Аз есмь зело Славенофил»,
Сказал и пролог растворил.
При слове сем в блаженной сени
Поэтов приподнялись тени;
Певец любовныя езды
Осклабил взор усмешкой блудной
И рек: «О, муж умом не скудной!
Обретший редки красоты
И смысл в моей Деидамии,
250 Се ты! се ты!..» — «Слова пустые»,
Угрюмый судия сказал
И в Лету путь им показал.
К реке подвинулись толпою.
Ныряли всячески в водах;
Тот книжку потопил в струях.
Тот целу книжищу с собою.
Один, один Славенофил,
И то повыбившись из сил,
За всю трудов своих громаду,
260 За твердый ум и за дела
Вкусил бессмертия награду.
Тут тень к Миносу подошла
Неряхой и в наряде странном,
В широком шлафроке издранном,

181

В пуху, с косматой головой,
С салфеткой, с книгой под рукой;
«Меня врасплох, — она сказала, —
В обед нарочно смерть застала.
Но с вами я опять готов
270 Еще хоть съизнова отведать
Вина и адских пирогов:
Теперь же час, друзья, обедать,
Я — вам знакомый, я — Крылов!»*
«Крылов, Крылов», в одно вскричало
Собранье шумное духов
И эхо глухо повторяло
Под сводом адским: «Здесь Крылов!»
«Садись сюда, приятель милый.
Здоров ли ты?» — «И так и сяк». —
280 «Ну, что ж ты делал?» — «Всё пустяк —
Тянул тихонько век унылый.
Пил, сладко ел, а боле спал.
Ну, вот, Минос, мои творенья
С собой я очень мало взял:
Комедии, стихотворенья
Да басни, — все купай, купай!»
О, чудо! — всплыли все, и вскоре
Крылов, забыв житейско горе,
Пошел обедать прямо в рай.

290 Еще продлилось сновиденье,
Но ваше длится ли терпенье
Дослушать до конца его?
Болтать, друзья, неосторожно —
Другого и обидеть можно.
А боже упаси того!