5

ПОСЛЕСЛОВИЕ К СУДЬБЕ

Образ Константина Батюшкова в русской поэзии

А. П. Смолин

Не будет преувеличением сказать, что подлинную память о поэте могут хранить не только музейные экспонаты, сборники стихотворений, но и стихи... других литераторов. Чем выше мера таланта ушедшего поэта, тем пристальней в него вглядываются современники и последователи. Для кого-то это повод вспомнить о своем соратнике, для кого-то попытка поразмышлять над его судьбой, третьи соотносят свои наблюдения над жизнью с теми открытиями, которые уже сделаны предтечей, иной раз — это просто перифраз полюбившихся тем и образов, созвучных настроению другого поэта.

Словом, только подлинная поэзия способна разбудить в другом стихотворце вдохновение для творчества. И в этом, конечно, и признание значимости поэта-предтечи или его судьбы. Кстати, почти всегда так бывало, что чем она трагичней, тем больший интерес вызывала у потомков. Впрочем, в русской поэзии едва ли найдутся «благоприятные» биографии поэтов. Но и в этом ряду, пожалуй, судьба Константина Батюшкова наособицу...

Очевидно, что поэтический образ стихотворца — это не рассказ о человеке в прямом его смысле. Поэтическая речь тем и отличается от прозы, что имеет свой язык выражения чувств и событий. Стихотворный персонаж даже названный именем конкретного человека, в нашем случае это — Константин Батюшков — это уже герой литературного произведения, а значит — не может быть идентифицирован, как личность, бытовавшая в сроках своей биографии, и все факты его судьбы — это уже метафористика или символика, пропущенная через акт творческой деятельности литератора. В таком случае допустимо говорить именно об образе, рожденным воображением, а не об историческом документе, даже если прообраз хорошо знаком тому поэту, который обратился к

6

его судьбе. Это важное замечание, чтобы в дальнейшем в публикуемом исследовании не опираться на, казалось бы, азбучные истины, хотя в сознании массового читателя такие вот метаморфозы время от времени возникают. Вслед за А. С. Пушкиным повторим слова о некой «простосердечии и излишней доверчивости» русского читателя, который таковым остается и поныне.

В русской поэзии известно более шести десятков стихотворений так или иначе, связанных с именем Константина Батюшкова. Далеко не все они равноценны по исполнению, но можно легко определить круг тех поэтов, которые обращались к нему или его творчеству. Прежде всего, это современники поэта, зачастую лично его знавшие, признававшие его большой талант: А. С. Пушкин, Ф. Иванов, Н. И. Гнедич, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, П. Плетнев, В. Капнист... Поводом к стихотворным обращениям стали личные встречи литераторов эпохи александровского и николаевского царствования. Вероятно, не удивительно, что поэты допушкинской и пушкинской поры, а круг их необыкновенно узок, часто обращались друг к другу с поэтическими посланиями: таковы были отношения в аристократической среде... Немаловажной особенностью литературного процесса конца XVIII — первой четверти XIX века, кроме того, оставалось наличие жанровой специфики. Признаемся, только гений А. С. Пушкина подтолкнул развитие всей русской поэзии. Произошло обновление литературного языка, потребовалась реконструкция жанровой направленности... Предшественники А. С. Пушкина по-своему подготовили, конечно, эволюционные изменения. Константин Батюшков и его поэзия — историческое подтверждение. Вспомним хотя бы поэтическое обращение юного Пушкина к своему Учителю. И зачином разговора о батюшковском образе в русской поэзии выступят стихотворения А. С. Пушкина, ставшие своеобразным камертоном авторских размышлений.

Поэзия Константина Батюшкова неоднократно привлекало внимание А. С. Пушкина, он внимательно следил за его творчеством, высоко его ценил. После выхода в свет «Опытов в стихах и прозе» для своих целей он сделал критический разбор второй части собрания произведений. Вероятно, кого-то удивит обилие серьезных замечаний по поводу батюшковских стихотворений: состоявшийся поэт строго судил коллегу — здесь скидок на дружество

7

быть не могло. Однако А. С. Пушкин неоднократно отмечал поэтические достоинства произведений Константина Батюшкова, разбросав по всей рукописи заметки: «прекрасно», «очень мило», «смело и счастливо», «что за чудотворец этот Батюшков!».

Стихотворение «К Батюшкову» создает молодой поэт: Пушкину нет и шестнадцати лет. Произведение далеко от сочинений, написанных стилем поздней его биографии. Поэт многословен, он использует поэтические приемы века уходящего и древнюю символику, понятную отчасти только посвященным. Однако уже в этих словах пробивается удивительная свежесть критического подхода, энергетика смысловых подтекстов. Молодой Пушкин начинал с упреков адресату: что с тобой случилось, «почто на арфе златострунной умолкнул, радости певец»? Поэт признает за Константином Батюшковым удачное и заметное вступление в русскую поэзию, называет его «Парни российским», что по тем временам — высокочтимая величина в мировой поэзии. Далее А. С. Пушкин пытается понять, какие темы могли бы принести известному поэту-вологжанину дальнейший расцвет творчества. Он говорит о необходимости любви: «Любови нет боле счастья в мире: люби — и пой ее на лире», дружбы... Пушкин призывает поэта-романтика вспомнить его боевое прошлое, обратиться к сатире. Получается, что молодой поэт — ученик! — разрабатывает творческую программу на будущие творения Константина Батюшкова. При этом он уверен, что его ожидают большие достижения, если он сможет «мирские забывать печали». Видимо, юный поэт знал о первичных синдромах депрессий, которые уже начинали мучить Константина Батюшкова. Похоже, А. С. Пушкин осведомлен о любовных и семейных сложностях своего предшественника (об этом есть намеки в тексте). Отмечает поэт литературные пристрастия своего Учителя в поэзии. Критикуя «Опыты в стихах и прозе», А. С. Пушкин вдруг останавливается на «любимых стихах Батюшкова самого» и приводит строфу из «Тавриды»:

Весна ли красная блистает средь полей,
Иль лето знойное палит иссохши злаки,
Иль, урну хладную вращая. Водолей,
Валит шумящий дождь, седой туман и мраки...

8

Впечатляет приписка Пушкина-критика: «По чувству, по гармонии, по искусству стихосложения, по роскоши и небрежности воображения — лучшая элегия Батюшкова». Единым взглядом он охватывает особенности поэтики Константина Батюшкова.

Конечно, А. С. Пушкину подробности жизни Константина Батюшкова могли сообщить кто-то из общих друзей, но в любом случае он знает много конкретностей о своем предшественнике и современнике. Вероятно, поэт проявлял не просто житейский интерес... Обстоятельства уединенной повседневности Учителя послужили уроками для А. С. Пушкина. Он еще в начале своего становления, как поэт, он еще только осваивает уроки романтиков по мировой литературе, тех же итальянцев, которых переводил Константин Батюшков. Очевидно, А. С. Пушкина привлекала свежесть таланта, взращенная на русской почве, привнесенная в отечественную словесность новаторская струя настроений и образов, прорисовка в произведениях во многом нового героя — романтического идеалиста, свободомыслящего человека.

Стихотворение А. С. Пушкина «Батюшкову» создано в 1815 году. Произведение необычное... Жанровая специфика сочинения (послания) отличается от многих стихотворений подобной направленности... Поэт больше говорит о себе, даже принижая свой литературный дар рядом с талантом Константина Батюшкова: «Дано мне мало Фебом...». Далее, А. С. Пушкин полемизирует с Учителем о своих возможностях в поэтических опытах. По-видимому, речь идет о военной теме в творчестве Константина Батюшкова. Пушкин хотел избежать подобной славы, считая, что известности и величия можно добиться не только на поле боя, в баталии... Опыт Константина Батюшкова едва ли применим к нему... Современные исследователи, впрочем, допускают, что А. С. Пушкин размышлял о развитии романтизма в разных его состояниях. Предшественники А. С. Пушкина, во главе которых называют В. А. Жуковского и К. Н. Батюшкова, лишь намечали в своем идеалистическом романтизме важность самостоятельности свободной личности, но видели ее в уходе от проблем общества. Пушкин и поэты-декабристы осознавали в романтизме личность, способную пойти по пути преобразований, и в этом суть наибольших расхождений в суждениях К. Н. Батюшкова и А. С. Пушкина.

9

Примечательно, что А. С. Пушкин говорит о своем пути в русской поэзии, признавая его единственно правильным выбором поэта. В своей поэтике А. С. Пушкин явно полемизирует со своим предшественником, особенно в последней строфе стихотворения «Батюшкову», где появляются разговорные интонировки стиха, которые вскоре станут общепризнанными в русской поэтике, но открытыми и примененными впервые А. С. Пушкиным:

Дано мне мало Фебом:
Охота, скудный дар.
Пою под чуждым небом,
Вдали домашних Лар.
И, с дерзостным Икаром
Страшусь лететь недаром,
Бреду своим путем:
Будь всякий при своем.

Процитированный отрывок говорит, конечно, прежде всего об отдалении себя в определенном смысле от Константина Батюшкова. Поэт, по-видимому, предполагал, что их судьбы в русской поэзии будут различными. Нельзя и того исключать, что начинающий поэт полемизировал со своим предшественником вообще об эволюции русской поэзии начала XIX века, просматривая отдаление от модного по тем временам романтизма к реальности постижения действительности, научного изучения законов развития общества. Понятно, что в приведенных поэтических строках А. С. Пушкин предвидел, может, где-то предугадывал истоки своей творческой судьбы. Интересно, что он и сам еще не знает, как будет реализовывать свой литературный и общественный потенциал. Но для него уже очевидно, что путь в поэзии будет отмечен уходом от поэтических приоритетов предшественников. Пушкин, следуя традициям романтизма, однако, постиг все таинства подлинного реализма, и стал зачинателем реалистической литературы с романтическим началом...

Новое обращение А. С. Пушкина к образу Константина Батюшкова прослеживается в небольшой поэме «Тень Фонвизина». Поэма написана в жанре сатиры. Персонаж поэмы Фонвизин по авторскому замыслу возвращается в жизнь из царства мертвых.

10

Его интересует литературный процесс современной ему эпохи. Одним из персонажей в произведении выступает Константин Батюшков. Фонвизин видит его не пиитом, а ленящимся юношей, предающимся сладостям любви и неги. Главный лейтмотив поэмы сводится к необходимости исправления ситуации и возвращения стихотворца в поэтическую реальность, поскольку отсутствие гения поэзия с общегосударственным признанием грозит невосполнимыми лакунами в литературной традиции своего времени. По мнению автора, Константин Батюшков воспринимается достойным поэтом, занимающим весомое положение в поэтическом сообществе. Обратим внимание, что разговор в поэме между поэтами идет серьезный. Этому не мешает разница в возрасте и в воспитании. Иначе говоря, автор со своим персонажем беседу ведет на равных, не испытывая при этом никакого сомнения. Принимая авторский замысел в произведении, понимаешь, почему становление поэтического таланта А. С. Пушкина происходило практически стремительно... Поэт из Вологды, наоборот, в своем становлении прошел довольно тернистый и достаточно долгий путь, испытав влияние не только русских поэтов XVIII века, но и романской поэзии. Но время требовало приложения сил к развитию отечественной словесности, а Константин Батюшков этого вовремя и недооценил. Поэтому А. С. Пушкин и пытается наставить своего предтечу на путь новый, еще неизведанный, но так им до вершин и не освоенный...

Поэтический образ Константина Батюшкова в русской поэзии впервые появляется в 1807 году. Вспомнив биографические реалии в судьбе поэта, понимаешь важность этого рубежа. Поправляя свои финансовые затруднения, Константин Батюшков решает посвятить себя воинской службе. Поэт Ф. Иванов сожалеет о случившемся, откликаясь на жизненные реалии стихотворением «На отъезд К. Н. Батюшкова в армию». Повторение пройденного увидим позднее в произведениях А. С. Пушкина. Сожаление вызывает отказ Константина Батюшкова от поэтического начала, отказ от сочинительства в пользу долга перед Отечеством. Хотя, по мнению автора, не следовало бы забывать гениальному стихотворцу эпохи романтизма его «лиру» и «пальмовый венок». Но

11

все-таки «жестокий друг» не внял призывам друзей: он отправляется в Европу на поля сражений...

Интересно, что в 1807 году Н. И. Гнедич также посвящает стихотворное послание К. Н. Батюшкову: оно о предназначении и образе жизни поэта:

Жизнь наша есть мечтанье тени;
Нет сущих благ в земных странах.
Приди ж под кровом дружной сени
Повеселиться хоть в мечтах.

Приглашая Константина Батюшкова «повеселиться хоть в мечтах» «под кровом дружной сени», он предлагает поэту задуматься о невозможности отказа от литературных занятий, поставив поэтические опыты и поэтические упражнения превыше всего. Он вспоминает Торквадо Тасса, который для Константина Батюшкова — «любезный» поэт. Он пытается привлечь его к своим пристрастиям, в частности, к поэзии Гомера, поскольку считает переводимую им «Илиаду» величайшим памятником мировой литературы.

При прочтении стихотворения Н. И. Гнедича, посвященного Константину Батюшкову, понимаешь и ощущаешь новые черты его поэтического образа. По мнению автора, поэт-романтик из Вологды выступает человеком, знающим основы мировой культуры. Константин Батюшков воспринимается автором отменным советчиком и критиком, что в усердиях переводчика, согласитесь, всегда важно. Поэт Н. И. Гнедич абсолютно уверен, что со своим адресатом он может разговаривать на одном языке — языке высокой культуры.

Критическое прочтение поэтических посвящений позволяет подчеркнуть высказываемую поэтами первой четверти XIX века тревогу о забвении поэтического предназначения в судьбе Константина Батюшкова. Ощущаются попытки поведать о необходимости настоящей работы поэта-романтика на ниве поэзии у Н. И. Гнедича, В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, А. С. Пушкина. Например, В. А. Жуковский разразился огромной поэмой «К Батюшкову». Стихотворное послание» полностью посвящено значению поэзии в жизни общества и роли творца. Да, говорит

12

В. А. Жуковский, поэту никуда не уйти от земных реалий, а точнее бытовой жизни. По мнению автора, поэт может и должен вращаться в светском окружении, блистая на балах и раутах. Конечно, в творческой судьбе поэта должны присутствовать истинная любовь и подлинное дружество, порождающие вдохновение. Испытывая тягу к творчеству, поэту следует уединиться, полностью отдаваясь творчеству. Понятно, что В. А. Жуковский, уже имевший большой опыт поэта, так подробно говорил с К. Н. Батюшковым не ради увещаний или направления его на «путь истинный». По-видимому, он ощущал и видел препятствия в образе жизни Константина Батюшкова, мешающие ему полностью себя реализовать. Послание В. А. Жуковского и высказанные в нем мысли настолько велеречивы и подробны, что главные слова произносятся несколько отдаленно, но все же четко: поэт должен быть судьей только себе...

Но полно!.. Муза с нами;
Бессмертными богами
Не всем, мой друг, она
В сопутницы дана.

Почему надо было напоминать Константину Батюшкову о столь очевидных вещах? Русская поэзия еще не знает А. С. Пушкина, но уже задумывается о своем месте в общественной мысли. Звание «поэт», по мысли В. А. Жуковского, дает только избранным, поэтому желательно ему соответствовать всем «творческим поведением». Константин Батюшков в глазах друзей, по-видимому, не удовлетворяет этим требованиям. Может быть, они уже видели в нем того вологодского «отшельника», который в дальнейшем и будет избегать не только светское общество столиц, но и круг профессионалов, что, конечно, по мнению В. А. Жуковского для поэта уровня К. Н. Батюшкова в целом недопустимо. И, по-видимому, В. А. Жуковский в чем-то магистральном оказался прав, оторванность от столиц заметно сказалась на творческом развитии поэта-вологжанина, в столицах его воспитание происходило более эффективными методами, но это уже сослагательные предположения, которые сейчас значения и не имеют.

Стоит, по-видимому, сообщить, что послание В. А. Жуковского носит и форму явной поддержки своему другу в темах

13

их поэтических воззрений. Он и тут по-прежнему сторонник идеалистического романтизма, который и выдвинут им, как новый путь развития русской поэзии. В. А. Жуковский все время уповает на то, что в том обществе, которое сложилось к данному времени, личность может ощутить свободу только внутри себя, в своей «душе», в открытия ее не должны быть достоянием общества. Свободу личности в таком случае надо выражать в слове:

Душа моя согрета
Влияньем горних сил
И вся ничтожность света
В глазах моих как сон...

Далее поэт-романтик призывает товарища-коллегу уйти в «страну воображения», меньше всего внимания уделять текущей жизни, ее проблемам, а верить только «фантазии-богине», которая и дает почву для поэтического вдохновения. Он призывает отбросить всяческие земные пороки от алчности и зависти до веселья и славы, которые, по его мнению, только мешают подлинному романтику. И как удел такого поэта — животворящий труд и «речей очарование». Как видим, в целом тут просто идеологическая программа романтизма. По-видимому, В. А. Жуковский уверен, что найдет в К. Н. Батюшкове своего единомышленника, что, впрочем, и было на самом деле. Но нам важно, что В. А. Жуковский создает как бы прообраз такого поэта, идеалам которого и должен соответствовать его адресат...

В. А. Жуковский пишет свое послание в 1812 году, а через несколько лет уже П. А. Вяземский в своей поэме почти слово в слово повторяет те же мысли о предназначении поэта. Можно предположить, что К. Н. Батюшков чем-то провоцирует своих адресантов на подобные нравоучительные истории. Может быть, образом жизни или образом мыслей? Наверное, тем и другим. В поэзии Константина Батюшкова еще не наступил заметный упадок и вообще в стихах он верен своим первичным поэтическим пристрастиям: сильной любви, верности дружеству и Отечеству... И пока друзья-коллеги проявляют истинную заботу о своем товарище, призывая его вернуться к поэтическому труду.

14

Правда, уже год спустя, П. А. Вяземский в другом послании «К Батюшкову» вдруг почти кардинально меняет точку зрения, словно бы пытаясь спровоцировать друга-коллегу на активную смену образа жизни. Он расписывает прелести столичной жизни, вообще необходимость всех этих развлечений в молодые годы:

В свое пусть старость придет время,
Путь лет на нас наложит бремя —
Навстречу к ней не поспешим.
Любви, небесным вдохновениям,
Забавам, дружбе, наслаждениям
Дней наших поручая бег,
Судьбе предавшимся послушно,
Её ударов равнодушно
Дождемся мы средь игр и нег...

Князь, конечно, знал толк в светской жизни, даже, кажется, в гусарах послужил, да и по воспитанию мог себе быть позволить игриво-добродушным, но, называя Константина Батюшкова своим другом, он едва не мог не знать, что у того совсем другая жизненная ситуация. Впрочем, и в этом была забота о товарище, ибо быть «отшельником от света, ни славы в том, ни пользы нет». Отчасти в этом князь П. А. Вяземский прав, пытаясь расшевелить друга, но как мы знаем, сам Батюшков предпочитал уединение в любимом Хантанове, где ему хорошо работалось и уютно жилось.

П. А. Вяземский лишь в 1853 году в стихотворении «Зонненштейн» помолвился, что сначала, в годы их юности Константин Батюшков привносил в душу друга свой «любезный образ», но потом приходит в виде «страдальца», отрешенного от внешнего мира и оказавшегося в «мире внутреннем ночных видений».

Интересен образ поэта в исполнении Петра Плетнева в стихотворении «Батюшков из Рима», где прямо — от первого лица «поэта Батюшкова»! — пытается разобраться в том раздвоении личности, которые, по-видимому, происходят в душе поэта-вологжанина в начале 1820-х годов. «Батюшков» пытается «понять», почему находясь в любимой Италии, он уже не может отдаваться нежным звукам чужеземной речи, почему-то меркнут виды милой

15

«Авзонии», перестающей давать вдохновение?... При этом Петр Плетнев предполагает, что виной всему участие Константина Батюшкова в военных походах, которые внесли в душу разлад и смятение... Вероятно, это в целом недалеко от истины, вид войны для любого поэта (да и просто впечатлительного человека) — зрелище слишком тяжелое, ломающие мировоззренческие основы, сложившиеся в мирное время представления о смысле жизни, ее основополагающей эстетике. Константин Батюшков в этом отношении не исключение, а пребывание в Италии только усиливает подобные мысли: рядом Европа, по которой недавно Константину Батюшкову пришлось пройти военными дорогами. Поэтому, быть может, и нет спокойствия в душе. И только возвращение в «Отечески пенаты» способно дать новые силы для литературной работы.

Как петь ему в стране чужой?
Узрит поля родные —
И тронет в радости немой
Он струны золотые.

Кстати, известно, что такая вольная трактовка его внутренних переживаний, вызвала неудовольствие самого Константина Батюшкова. Хотя первые симптомы грозного заболевания уже проявляются все чаще и чаще, поэт хотел считать себя по-прежнему в кругу русских поэтов, верящих в свое высшее предназначение...

Но если говорить концептуальнее, Петр Плетнев пытается говорить и на общелитературные темы. В его понимании чрезмерное увлечение Константином Батюшковым «итальянцами», в частности, Тассо, может сказаться губительно для таланта, выросшего на русской почве. Интересно, что уже в XX веке эту же мысль поддерживает Осип Мандельштам, который вообще полагает, что «сумасшествие» К. Н. Батюшкова как раз с тем и связано, что он не смог примирить в себе увлечение итальянским языком с необходимостью писать на русском:

Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:
Ведь все равно ты не сумеешь стекла зубами укусить...

16

Здесь можно подытожить очень важные моменты. Поэты начала XIX века создают совершенно иной образ поэта Константина Батюшкова, чем поэты века двадцатого, но это мы увидим далее. Очевидно, что многие признают его своеобразный, сильный талант, имеющий, впрочем, свои особенности. Может быть, самое краткое, но точное представление об отношении современников к поэту гласит строфа В. А. Жуковского «К портрету Батюшкова»:

С ним дружен бог войны, с ним дружен Аполлон!
Певец любви, отважный воин,
По дарованиям достоин славы он,
По сердцу счастья достоин.

Пожалуй, здесь все ипостаси поэта К. Н. Батюшкова глазами его современников и друзей запечатлены и отмечены по достоинству. Казалось бы, это странно. Друзья Константина Батюшкова, похоже, опровергают известную формулу: «большое видится на расстоянии». Их признание его поэтического таланта по преимуществу походит на солидный «аванс», который тому еще и надо «отработать». Может, они больше правы в отношении К. Н. Батюшкова, чем мы, уже имеющие огромный опыт русской поэзии почти двух веков после А. С. Пушкина? Сегодня читатель может судить так и эдак, для нас теперь и К. Н. Батюшков — поэт не «первого ряда», что, понятно, не принижает его значения, ибо быть и во втором и в третьем ряду в русской поэзии почетно и ответственно...

Без сомнения, можно говорить о том, что современники Константина Батюшкова ощущают на себе особый магнетизм личности поэта. Почти все говорят о нем в тонах возвышенных, отчасти — романтических. Допускаем, что в такой манере было принято общаться в кругу «арзамасцев», поэтов-декабристов и других лучших поэтов 1800—1820-х годов, но, очевидно, что Константину Батюшкову достается несравненная доля любви и признательности всех, кто имеет честь состоять у него в друзьях-коллегах по поэтическому поприщу. Можно сказать в том духе, что им, понятно, видней: их мерки нравственно-этической наполненности личности поэта вызывают у них чувства несомненности

17

и даже — восторженности, как, впрочем, и его поэтическое мастерство. И ведь нельзя сказать, что такие чувства вызывает образ «страдальца», многие стихи его друзей, в которые попадает образ К. Н. Батюшкова, созданы в то время, когда о грядущей болезни ничего неизвестно. Значит, он действительно обладает теми личностными характеристиками, которые ему приписывают современники! Вот, на наш взгляд, важнейший вывод, который можно сделать из чтения поэтов начала XIX века, явивших в своих стихах образ Константина Батюшкова. И этот единый образ должен был стать путеводной звездой для последующих поколений русских поэтов, но не стал...

Правда, если судить только попоэтическому образу К. Н. Батюшкова в поэзии начала XIX века мы не поймем истинной трагедии личности самого поэта. Мы не узнаем ничего о его бедности, тяжелых отношениях с отцом, о несчастной любви к Анне Фурман, мало что будет понятно и добровольном заточении в Вологде, о прогрессирующей болезни. Поэты того времени практически обошли эту тему, не считая ее главной. Вообще надо отметить, что образ будто бы вырван из своего времени, далеко не самого простого в истории России, завершившего как известно декабрьским потрясением 1825 года. Этой стороне в жизни К. Н. Батюшкова внимание практически не уделяется. Возможно, что часть стихотворений, например, декабристов до нас просто не дошла по условиям конспирации, но это лишь обостряет наше внимание к этой проблеме...

Отмечаем очевидные лакуны в понимании образа К. Н. Батюшкова в последующие десятилетия. Должен бы его хорошо знать и понимать М. Ю. Лермонтов, ближе стоящий к романтикам конца XVIII века, чем даже А. С. Пушкин, но, по-видимому, он не успел как-то это отразить в своем творчестве. Лишь столетний юбилей поэта вызывает возврат к нему интереса, но тут интерес больше этнографический, что нашло отражение в стихотворении, например, поэта-вологжанина Феодосия Савинова, прочитанного на торжественном вечере в Вологодской гимназии в 1887 году.

Не очень понятно, почему мимо образа К. Н. Батюшкова прошли многие поэты Серебряного века. Между тем, очевидно,

18

например, что поэтический опыт именно К. Н. Батюшкова активно использовал Константин Анненский, вообще поэт Серебряного века, как представляется, наиболее близкий нашему земляку по своему эстетическому воспитанию и поэтическим пристрастиям, да и по судьбе, отчасти тоже. Конечно же, ясно, что хорошо знали поэзию Константина Батюшкова Анна Ахматова и Марина Цветаева, Николай Гумилев и Георгий Иванов (особенно, его переводы из итальянских поэтов). Правда, все это теперь лишь повод для конкретных исследований, но факт остается фактом: упоминания образа Константина Батюшкова в их поэзии не встречаем.

Приходит XX век... И по отношению к Константину Батюшкову начинается тот «замогильный звон», который, похоже, сопровождает его и поныне. Начал его еще в 1899 году малоизвестный поэт Николай Соловьев:

Не мало уж в вечность сокрылося лет
С тех пор как, недугом убитый,
Лежишь ты, наш северный, русский поэт,
В могиле почти позабытой...

Как видим, тут уже и в зачин выносится «недуг», как итог судьбы поэта, хотя еще и принимается «краса его творений».

Совершенно странную трактовку образа Константина Батюшкова представляет Леонид Гроссман, которому бы, наверное, грех отходить от идеалов допушкинской эпохи, известной ему достаточно подробно. Он как раз из избыточного романтизма Константина Батюшкова выводит истоки «грусти певца», которая заканчивается «смирительной рубашкой». Уже тут делается одна из первых попыток в русской поэзии вывести на первый план личную судьбу поэта, затемнив тем самым его поэтические достижения.

Правда, еще в 1912 году Осип Мандельштам уже произносит пренебрежительно: «И Батюшкова мне противна спесь...» (хотя повод конкретный, речь идет о постижении категории времени в судьбах людей), но потом он являет несколько иной образ поэта, пожалуй, уже характерный для постижения жизненных итогов К. Н. Батюшкова у поэтов XX века. В 1932 году Осип Мандельштам

19

создает стихотворение «Батюшков». Впрочем, Осип Эмильевич тут больше как раз следует поэтам XIX века, вводя в обиход «образ Батюшкова», как уже своего современника: «Батюшков нежный со мною живет». Осип Мандельштам начинает говорить о значении Константина Батюшкова в русской поэзии, признавая в нем большую долю стихийности его поэтического таланта:

...Наше мученье и наше богатство,
Косноязычий, с собой он принес,
Шум стихотворства и колокол братства
И гармонический проливень слез.

И отвечал мне оплакавший Тасса:
«Я к величаньям еще не привык;
Только стихов виноградное мясо
Мне освежило случайно язык...»

Как видим, в 1930-е годы высказывается какое-то новое отношение к поэзии К. Н. Батюшкова. Думается, что Осип Мандельштам неслучайно «принижает» поэтику Батюшкова, употребляя далеко не поэтический термин «косноязычный», а также намекая на случайность многих открытий в поэтическом языке Константина Батюшкова. «Виноградное мясо» — явный намек на итальянские пристрастия поэта-вологжанина. Суть полемики, может быть, сейчас уже и сложновато понять: Осип Мандельштам прописывает ситуацию метафорически, скрывшись за только ему понятными иносказаниями, но это вообще присуще всей творческой лаборатории данного поэта. Для нас же важно, что К. Н. Батюшков снова оказывается если не в центре внимания поэтов, то на близлежащей периферии, а так случалось только с теми поэтами, которые по каким-то признакам близки творческим поискам поэтов другого времени.

Поэтесса Белла Ахмадулина приводит в свое стихотворение даже не образ, а слепок «тени» Константина Батюшкова. Стихотворение «Мне есть во что играть...» — это отзвук личностных переживаний лирической героини Беллы Ахмадулиной по поводу измены «друга», но она расширяет рамки разговора, вводя в

20

конкретную ситуацию образ «Батюшкова» в его поздние годы, то есть в период «недуга». Есть такая легенда, что при встрече с А. С. Пушкиным вологодский поэт спросил: а кто это? Мы опять видим, что поэт XX века видит в К. Н. Батюшкове предтечу самых сумеречных настроений, такой «тоски», которая находится за гранью разума. Правда, «литературность» ситуации подчеркивает как раз реальность происходящего, когда в самой плоти привычной жизни уже не находится объяснений по поводу сложившийся ситуации, и поэту приходит на память «тень» К. Н. Батюшкова. Неочевидно, что такое решение Беллы Ахмадулиной оправдано самой ситуацией, заложенной в это стихотворение, хотя она и дает больший объем творческого замысла, чем автором, возможно, предполагалось изначально. Тем более, если имеется в виду не конкретно-бытовой «друг», а «кто-то» с кем героиня Беллы Ахмадулиной расходится по идейно-творческим проблемам.

Постижение судьбы Константина Батюшкова занимает Юрия Кублановского. Он, как и многие наши современники, больше пытается понять истоки недуга, дать ему свое объяснение. Да, если Вологда — не Мекка, так чего туда было рваться от «красот южной речи»?.. (думается, что это отзвуки полемики с Осипом Мандельштамом). Вот, кстати, скорее «перифраз» судьбы К. Н. Батюшкова, чем ее реальное постижение. Юрий Кублановский больше говорит о месте русского поэта в этой жизни, находя «уроки» К. Н. Батюшкова в этом смысле и для себя:

Ибо у русских одна дорога —
К дому — что курицам на насест.
Ты, Шексна, или ты, Молога...
И никого — кроме нас — окрест.

Однако важно отметить, что Юрий Кублановский выводит «сумасшествие», как вообще присущее русской жизни, что это скорее «стиль жизни», чем частный случай поэта Константина Батюшкова. Он, правда, уходит в пространственные размышления по этому поводу, доводя свои «идеологеммы» до логического результата, но его выводы не имеют конкретного отношения к судьбе нашего земляка.

21

По подобному пути идут и другие поэты XX века. Большинство из них больше интересует «безумие» К. Н. Батюшкова, формы его проявления. Исключение лишь, пожалуй, составляет поэт Александр Романов в стихотворении «Константин Батюшков в Париже». Но и тут поэт, как кажется, слишком упрощает настроения прообраза, излишне привлекая внимание к его патриотическому настрою. Возможно, так оно и было, допускаем, что Константин Батюшков в душе демократ (впрочем, и на деле — тоже), близкий по своим идейным предпочтениям некоторым поэтамдекабристам, создающим в тот исторический момент идеологию дворянской революционности, Константин Батюшков мог глазами своих солдат увидеть будущее величие России. В целом, стихотворение Александра Романова хоть как-то соотносится с традицией упоминаний о Константине Батюшкове у поэтов XIX века, по крайней мере, в образе поэта-воина.

Сюда же можно отнести и стихотворение Александра Кушнера «Кто первый море к нам в поэзию привел...». Во всяком случае, он пытается вспомнить о достижениях Батюшкова-стихотворца. Напомним, что здесь Александр Кушнер цитирует одно из лучших стихотворений поэта-вологжанина:

Есть наслаждение и в дикости лесов,
Есть радость на приморском бреге,
И есть гармония в сем говоре валов,
Дробящихся в пустынном беге...

Во всяком случае, это одна из немногих попыток у поэтов XX века осмыслить творческие достижения К. Н. Батюшкова, следовательно, признав его поэтом значительным не только для своего времени, но и века двадцатого. Александр Кушнер идет и дальше, упоминая о «курчавом» ученике с блестящими глазами». Наверное, соседство образов К. Н. Батюшкова и А. С. Пушкина в таком контексте оправдано. Поэту XX века важно увидеть поэтическую традицию, ее истоки и продолжение во времени.

Интересную трактовку образа Константина Батюшкова дает поэт Сергей Марков. Он вообще предполагает, что безумие поэта всего лишь — одно из поэтических состояний его, вызванных внешними причинами самой действительности и людей, окружающих

22

его, может быть, не настроенных на понимание сущностных переживаний поэта. И это вызвало внутренний протест, невольное заточение себя в оболочку полнейшего одиночества:

Тревожный Батюшков постиг:
Спасенья не дано,
И всколыхнется лишь на миг
Багряное вино.

И снова в страшной глубине
Как двадцать лет назад,
Потонет в страшной глубине
Неоценимый клад.

Снова видим К. Н. Батюшкова, стоящего у окна в вологодском доме, слушающего всю ночь протяжный звон колоколов Прилук. И все его «безумие» — это только сон, наполненный размышлениями о своей судьбе, в эти раздумья никого-никого нельзя допустить, это только его мир, его сокровенность... Поэт XX века не видит в Константине Батюшкове «страдальца», это скорее узник своего таланта и вдохновения, это подчеркивается цитатой из самого Константина Николаевича:

«А кесарь мой — святой косарь», —
Писал в безумье он.

Вероятно, Сергей Марков ближе многих из наших современников подошел к пониманию сути трагедии поэта-вологжанина. Не даром он видит кроме житейски-бытового его состояния, причастность к горним силам, хотя и неосознаваемых разумом. Или, быть может, даже и осознаваемых, но высказанных так, что они своего рода проклятье судьбы. Для «Батюшкова» в исполнении Сергея Маркова — «кесарь», то есть внутренний бог поэта — это беспощадный разрушитель судьбы. Наверное, такая трактовка ближе к истинной причине состояний позднего периода в жизни Константина Батюшкова.

Совершенно исключительно смотрится стихотворение Вероники Тушновой — своеобразный перифраз известной строки

23

Константина Батюшкова: «О, память сердца...». Сюжетно стихотворение никакого отношения к поэту-вологжанину не имеет: это осколки воспоминаний, поразительно перемешанные времена и состояния, которые довелось лирической героине Вероники Тушновой пережить. Но она пытается понять, а что такое «память сердца» и приходит к однозначному выводу — это «поэзия сама»! У К. Н. Батюшкова, как мы помним смысл несколько иной, но важно, что поэт начала XIX века заставил поэта середины века двадцатого задуматься над своей строкой и попытаться осмыслить ее в другие, как говорится времена.

И нам остается поразмышлять, почему же так разительно оказалось восприятие образа Константина Батюшкова у поэтов соседних веков. Может даже сложиться впечатление, что речь вообще идет о двух разных людях, хотя мы знаем, что это и не так.

Самое очевидное объяснение: разность исторических эпох. Начало XIX века — время надежд, время победы в первой Отечественной войне, смутно-тайное ожидание грядущих перемен в общественной жизни, которое подогревают идеологи декабризма. И русская поэзия относительно молода, тоже попадает благодаря А. С. Пушкину в жернова своего преобразования... Поэтому каждый значительный поэт — это по-своему «буревестник» нового времени. В это время наивысшего расцвета творчества Константина Батюшкова, его подъем к вершинам русской поэзии. Вот и понимается он в восприятии современников, как «пиит» поэтической надежды, земной славы, воинской доблести. Здесь ему все почести, признание заслуг... Но самое важное, что Константин Батюшков — сам видный участник эпохи, он в центре ее, еще вполне воспринимается как символ движения, надежды. Поэтому его образ еще не двоится, он однозначно принадлежит самой жизни и русской литературе.

Век двадцатый — сплошная трагедия в России. Сама «раздвоенность» состояния России, где подспудно существует две идеологии, (хотя одна «господствует» в стране, а вторая в эмиграции), но это раздвоение сознания и души напоминает состояние «душевнобольного». Для русских поэтов XX века судьба К. Н. Батюшкова уже больше «предмет» исследования именно такой ипостаси

24

русской души. Образ «Батюшкова» уже далек от реальной жизни, но годится, как аллюзия для объяснений по поводу происходящего в России в XX веке. И поэты просто эксплуатируют его образ, не сильно утруждая себя в поиске новых граней его «посмертной» жизни. Да, собственно, это уже не образ, принадлежащий жизни, а привычный конспект для объяснения природы русской души, быть может. Понятно, что при таком утверждении лучше избегать категоричности, оставляя их в области предположений, но в самой ткани многих стихотворений о Константине Батюшкове в прошлом веке есть знаки, на такие предположения наталкивающие.

Конечно, подобное происходит и в восприятии К. Н. Батюшкова, как поэта. В начале XIX века он живой поэт, способный к изменениям и внутреннему развитию. Более того, он своеобразный реформатор, вызывающий споры в среде профессионалов. В XX века К. Н. Батюшков отходит в разряд классиков, поэтому, как поэт, ныне К. Н. Батюшков больше интересует, как своеобразный реликт, нашедший место на страницах учебников... Поэты XX века не находят у него того, чему бы он их может поучить, поэтому и поминают его творческие достижения практически как «довесок» к его судьбе «страдальца». Можно говорить о недопустимости такой недооценки своего предтечи по русской поэзии, но это уже иной разговор. Существенней, что К. Н. Батюшков в русской поэзии XX века был представлен пусть и несколько односторонне, но, пожалуй, шире многих своих современников. .Это тоже память о поэте, с чего мы и начали наш сегодняшний разговор. Повторим вслед за поэтом Геннадием Ивановым:

«О, память сердца! — это на века.
А «Изречение Мельхиседека»...
Не поглотит его времен река
Ни как поэта, ни как человека.

Собственно, за такой констатацией видна лишь будущая биография образа К. Н. Батюшкова. Допускаем, что другие времена по-новому дополнят образ его в русской поэзии, и для этого есть все предпосылки.