299

Челобитная царю Федору Алексеевичу

Благаго и преблагаго и всеблагаго бога нашего благодатному устроению, блаженному и треблаженному и всеблаженному государю нашему, свету-светику, русскому царю и великому князю Федору Алексеевичу, не смею нарещися богомолец твой, но яко некий изверг, и непричастен ногам твоим, издалеча вопию, яко мытарь: «милостив буди, господи!», подстилаю главу и весь орган тела моего со гласом: «милостив буди мне, господи!», яко Серафинисса, жена еллинска, к сыну божию: ибо и псы ядят от крупиц, падающих на землю от трапезы господей своих. Ей, пес есмь аз; но желаю крупицы твоея милости. Помилуй мя, страннаго, устраньшагося грехми бога и человек, помилуй мя, Алексеевич,

300

дитятко красное, церковное! Тобою хощет весь мир просветитися, о тебе люди божии расточенныя радуются, яко бог нам дал державу крепкую и незыблему. Отради ми, свет мой, отради ми, отрасль царская, отради ми и не погуби меня со беззаконными моими, ниже, в век враждовав, соблюдеши зол моих. Зане ты еси царь мой, и аз раб твой; ты помазан елеом радости, а аз обложен узами железными; ты, государь, царствуешь, а аз во юдоли плачевной плачуся.

Увы мне! Кого мя роди мати! Проклят день, в онь же родихся, и нощь она буди тьма, еже изведе из чрева матери моея! Помилуй меня, сыне Давыдов, помилуй мя, услыши моление мое, внуши молитву мою не во устнах льстивых! Глаголю ти: разрежь чрево мое и посмотри сердце мое, яко с трепетом молю и мил ся делаю, припадаю, — приклони ухо твое и внуши глаголы моя, из болезненны души, царю, послушав. От лют мя избави: один бо еси ты нашему спасению повинен. Аще не ты по господе бозе, кто нам поможет? Столпи поколебашася наветом сатаны, патриархи изнемогоша, святители падоша, и все священство еле живо — бог весть! — если не умроша. Увы, погибе благоговейный от земли, и несть исправляющаго в человецех!

301

Спаси, спаси, спаси их, господи, ими ж веси судьбами! Излей на них вино или масло, да в разум приидут!

А что, государь-царь, как бы ты мне дал волю, я бы их, что Илия пророк, всех перепластал во един день. Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной — князь Юрий Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона того, собаку, рассекли бы начетверо, а потом бы никониян тех. Князь Юрий Алексеевич! не согрешим, не бойся, но и венцы небесные примем! Помнишь, ты мне жаловал-говорил: «если-де что, протопоп Аввакум, на соборе том говорить, и я тебе сопротив безответно реку». Государь, видно, так ты, да инде и слава богу. А после и не так у них стало.

Бог судит между мной и царем Алексеем: в муках он сидит, — слышал я от спаса: то ему за свою правду. Иноземцы те что знают? Что велено им, то и творят. Своего царя Константина, потеряв безверием, предали турку, да и моего Алексея в безумии поддержали, костельники и шиши антихристовы, прелагатаи, богоборцы!

Князь Юрий Алексеевич! здрав буди, и благословение мое на главе твоей. Помнишь, и дважды благословил тя; да и ныне так же. Прости и моли о мне бога, да не разлучит нас во царствии своем в день века. Мои вы все, князи и бояре;

302

отступником до вас нет дела. Говорите Иоакиму тому патриарху — престал бы от римских законов: дурно затеяли, право! Простой человек Яким-ат: тайные те шиши, кои приехали из Рима, те его надувают аспидовым ядом. Прости, батюшка Якимушка! Спаси бог за квас, егда напоил мя жаждуща, егда аз с кобелями теми грызся, яко гончая собака с борзыми, с Павлом и Ларионом.

Чюдо! Чюдо! заслепил диявол: отеческое откиня, им же отцы наши, уставом, до небес достигоша, да странное богоборство возлюбиша, извратишася. Не я своим умыслом, скверной, затеваю: ни, никакож; но время открывает, яко чаша в руце господни вина нерастворенна исполнь растворения, и уклони от сию в сия, обаче и дрождие его не искидашася. Псалмопевец глагола: «и дрождей не кинет даром, но испиют е грешнии земли». Рече господь: «имеяй уши слышати, да слышит».

Прости, прости, прости, державне. Пад, поклоняюся. Прости, господа ради, в чем согрубил тебе, свету. Благословение тебе от всемогущия десницы и от меня, грешнаго Аввакума протопопа. Аминь.