24

Аввакумъ Петровичъ, юрьевецкій протопопъ††††), одна изъ характернѣйшихъ

25

фигуръ первыхъ временъ раскола, «протопопъ-богатырь», какъ его называетъ Соловьевъ, «Петръ Великій, только въ обратную сторону», какъ о немъ отзывается Тихонравовъ, «священно-мученикъ», какъ величаютъ Аввакума раскольники, имѣющіе иконы его, а въ общемъ печальный примѣръ богатѣйшихъ нравственныхъ и недюжинныхъ умственныхъ силъ, безплодно потраченныхъ на жалчайшее буквоѣдство.

Главнѣйшимъ матеріаломъ его біографіи служитъ имъ же самимъ написанное «Житіе», которымъ мы и будемъ по преимуществу пользоваться въ дальнѣйшемъ изложеніи. Отдѣльныя біографическія данныя, не сообщающія, впрочемъ, ничего новаго, а только подтверждающія свѣдѣнія «Житія» разсѣяны въ другихъ сочиненіяхъ протопопа и въ сочиненіяхъ приверженцевъ его.

Вся жизнь Аввакума есть безпрерывная цѣпь невыносимыхъ страданій и неустанной борьбы за то, что онъ считалъ «правдой». Родившись повидимому около 1620 г. «въ нижегородскихъ предѣлахъ за Кудмою рѣкою, въ селѣ Григоровѣ», (Княгининскаго уѣзда, Нижегородской губ.,) отъ отца—священника, который «прилежаша питія хмѣльнаго» и матери «постницы и молитвенницы», Аввакумъ рано лишился отца и много вытерпѣлъ отъ своего сиротства. Только въ выборѣ жены ему очень посчастливилось. По указанію матери женился онъ 19-ти лѣтъ на обѣднѣвшей купеческой дочери Анастасіи Марковнѣ, которая была ему истинной «помощницей ко спасенію», вѣрнымъ другомъ во всѣхъ его ужасныхъ невзгодахъ. Никогда не тормозила она его безпокойныхъ начинаній и въ тяжелыя минуты раздумія, какъ напр. послѣ возвращения въ Россію изъ страшной ссылки въ Даурскихъ горахъ, когда забота о семьѣ поколебала было его энергію, она, услыхавъ отъ мужа восклицаніе: «Что сотворю? Проповѣдую ли слово Божіе или скроюся? Жена и дѣти связали меня»? прямо сказала ему: «поди, поди въ церковь, Петровичъ! обличай блудню еретическую».

Послѣ женитьбы Аввакумъ былъ посвященъ въ діаконы. Около 1640 г. мы его находимъ священникомъ села Лопатицы, Макарьевскаго уѣзда, Нижегородской губ. Уже здѣсь рѣзко опредѣлился въ немъ тотъ незнающій ни малѣйшаго компромисса ригоризмъ, который

26

и сдѣлалъ его жизнь рядомъ непрерывныхъ мученій. Строгій къ самому себѣ до того, что разъ, когда во время исповѣди пришедшей къ нему «дѣвицы, блудному дѣлу повинной», въ немъ загорѣлся «огонь блудный», онъ «зажегъ три свѣщи и прилѣпилъ къ налою и возложилъ руку правую на пламя и держалъ, дондеже угасло злое желаніе», Аввакумъ столь же строго относился и къ своей паствѣ и ко всякому беззаконнію, съ которымъ ему приходилось встрѣчаться. У одной вдовы «начальникъ отнялъ дочерь», протопопъ заступился. Въ Лопатицы пришли «плясовые медвѣди съ бубнами и съ домрами» — любимые и по существу совершенно невинные увеселители древней, да и позднѣйшей Руси и аскетъ Аввакумъ, «по Христѣ ревнуя изгналъ ихъ и хари и бубны изломалъ единъ у многихъ и медвѣдей двухъ великихъ отнялъ — одного ушибъ, а другого отпустилъ въ поле». Въ это время (1648) плылъ Волгою мимо Лопатицъ воевода Шереметевъ. Ему пожаловались на самоуправство Аввакума. Шереметевъ призвалъ его къ себѣ, попенялъ и хотѣлъ было уже отпустить, велѣвъ только на «прощаніе благословить сына своего Матвѣя, брадобрица». Но фанатическій приверженецъ старины, «видя блудоносный образъ» молодаго боярина, не убоялся гнѣва воеводы и наотрѣзъ отказался благословить боярича. Прихожанъ своихъ Аввакумъ безпрерывно уличалъ и стыдилъ за разные пороки, а священниковъ сосѣднихъ за то, что они плохо исполняютъ церковныя правила и предписанія.

Непреклонный ригоризмъ этотъ въ вѣкъ когда самоуправство и грубость нравовъ было явленіемъ всеобщимъ всего менѣе могъ пройдти Аввакуму даромъ. «Начальникъ», котораго онъ уличалъ за то, что тотъ у вдовы дочь отнялъ, его сначала «до смерти задавилъ», такъ что онъ лежалъ «мертвъ полчаса и больше», затѣмъ «пришедъ въ церковь билъ и волочилъ за ноги по землѣ въ ризахъ», палилъ «изъ пистола» и наконецъ «домъ отнялъ и выбилъ, все ограбя». Шереметевъ, взбѣшенный отказомъ Аввакума благословить его сына, бросилъ упрямца въ Волгу, такъ что протопопъ еле спасся отъ неминучей гибели, а жители Юрьевца поволжскаго (куда Аввакумъ былъ назначенъ протопопомъ послѣ того, какъ ему два раза пришлось бѣгствомъ спасаться изъ Лопатицъ въ Москву) главнымъ образомъ «попы и бабы, которыхъ унималъ отъ блудни», уже черезъ 8 недѣль послѣ того, какъ Аввакумъ прибылъ въ этотъ городъ, «среди улицы били батожьемъ и топтали» его и грозились совсѣмъ «убить вора, бл...на сына, да и тѣло собакамъ въ ровъ бросить».

Опять пришлось Аввакуму бѣжать въ Москву (всего вѣроятнѣе въ 1651 г.). На этотъ разъ протопопъ, находившейся въ самыхъ дружескихъ

27

отношеніяхъ съ царскимъ духовникомъ Стефаномъ Вонифантьевымъ и лично извѣстный самому царю, остался въ столицѣ, проживая у друга своего, тоже знаменитаго впослѣдствіи расколоучителя — протопопа Казанскаго собора Іоанна Неронова и «вѣдая церковь его, егда тотъ куда отлучался». Какъ и всѣ близкіе къ Вонифантьеву и Неронову, Аввакумъ участвовалъ въ «книжномъ исправленіи», предпринятомъ патріархомъ Іосифомъ. Но вотъ въ 1652 г. Іосифъ умираетъ и его мѣсто занимаетъ Никонъ, нѣкогда пріятель Аввакума. Новый патріархъ продолжаетъ начатое Іосифомъ исправленіе книгъ, но только ставитъ къ этому дѣлу людей истинно-ученыхъ, знающихъ греческій языкъ, могущихъ дѣйствительно что нибудь исправить въ ошибкахъ прежнихъ типографщиковъ, а не относиться ко всякому ихъ промаху, какъ къ непреложному догмату. Аввакумъ и его пріятели были отстранены отъ «книжнаго исправленія» и вмѣсто нихъ Никонъ выписалъ Епифанія Славинецкаго и его товарищей изъ Кіева, Арсенія Грека изъ Соловецкаго заточенія и др. Здѣсь не мѣсто излагать ходъ борьбы, которая завязалась вслѣдъ затѣмъ, какъ Никонъ и его справщики завели тѣ «новшества», которыя послужили первою причиною возникновенія раскола. Скажемъ только по отношенію къ Аввакуму, что онъ занялъ одно изъ первыхъ мѣстъ въ ряду ревнителей старины и вслѣдствіе этого палъ одною изъ первыхъ жертвъ начатыхъ Никономъ преслѣдованій противниковъ измѣненій. Уже въ сентябрѣ 1653 г. (а не 1655 г. какъ думали прежде) Аввакума бросили въ подвалъ Андроніевскаго монастыря, гдѣ онъ просидѣлъ 3 дня и 3 ночи не ѣвши и не пивши, а затѣмъ стали увѣщевать. Но не таковъ былъ протопопъ, чтобы отступиться отъ того, что считалъ онъ истиной. «Журятъ мнѣ», разсказываетъ онъ, «что патріарху не покорился, а я отъ писанія его браню, да лаю». Отдали его затѣмъ подъ начало: «за волосы деруть, и подъ бока толкаютъ, и за чепь торгаютъ, и въ глаза плюютъ». Не покорился и послѣ этого протопопъ и Никонъ велѣлъ разстричь его. Но царь заступился и Аввакума сослали въ Сибирь.

Послѣ долгаго и мучительнаго пути пріѣхалъ протопопъ въ Тобольскъ. Здѣсь онъ было, покровительствуемый архіепископомъ, хорошо устроился. Но рядъ фанатическихъ и грубыхъ выходокъ въ родѣ того, что онъ за одинъ проступокъ нѣкоего дьяка Ивана Струну «постегалъ ремнемъ», а тѣло боярскаго сына Бекетова, въ церкви обругавшаго его и архіепископа, велѣлъ «среди улицы собакамъ бросить», болѣе же всего, что Аввакумъ ревностно продолжалъ «бранить отъ писанія и укорять ересь Никонову» привели къ тому, что

28

его увезли за Лену, а когда пріѣхалъ онъ въ Енисейскъ, то пришелъ изъ Москвы другой приказъ: везти его къ воеводѣ Афанасію Пашкову, который имѣлъ порученіе завоевать Даурію. Пашковъ былъ «суровъ человѣкъ: безпрестанно людей жжетъ и мучитъ», а Аввакума ему прямо «приказано было мучить». Всякій другой при такихъ условіяхъ старался бы уже если не угождать воеводѣ, то во всякомъ случаѣ не задѣвать его первымъ. Но Аввакумъ на первыхъ же порахъ началъ находить неправильности въ дѣйствіяхъ Пашкова. Тотъ, конечно, осердился и прежде всего велѣлъ сбросить протопопа и его семью съ досчаника, на которомъ тотъ плылъ по Тунгузкѣ. Страшно было и на утломъ досчаникѣ, а тутъ пришлось пробираться съ малыми дѣтьми по непроходимымъ дебрямъ дикихъ Даурскихъ ущелій. Аввакумъ не вытерпѣлъ и написалъ Пашкову посланіе, полное укоризнъ. Воевода совсѣмъ разсвирѣпѣлъ, велѣлъ притащить къ себѣ протопопа, сначала самъ избилъ его, a затѣмъ приказалъ дать ему 72 удара кнутомъ и потомъ бросить въ Братскій острогъ. Сидѣлъ Аввакумъ не мало времени въ «студеной башнѣ: тамъ зима въ тѣ поры живетъ, да Богъ грѣлъ и безъ платья! Что собачка въ соломкѣ межу: коли накормятъ, коли нѣтъ. Мышей много было: я ихъ скуфьею билъ — и батошка не дадутъ! Все на брюхѣ лежалъ: спина гнила. Блохъ да вшей было много». Поколебался было протопопъ: «хотѣлъ на Пашкова кричать: прости!» но «сила Божія возбранила — велѣно терпѣть». Перевели его затѣмъ въ теплую избу и Аввакумъ тутъ съ «собаками жилъ скованъ всю зиму». По веснѣ Пашковъ выпустилъ многострадальнаго протопопа на волю, но и на волѣ страшно приходилось въ дикихъ мѣстахъ, гдѣ Аввакумъ наравнѣ съ остальнымъ «полкомъ» Пашкова пролагалъ пути русскому владычеству. Сколько разъ тонули сколоченные на живую нитку «досчаники», сколько разъ бури, въ особенности на Байкалѣ, грозили вѣрною погибелью, сколько разъ, наконецъ, приходилось сталкиваться лицомъ къ лицу съ голодною смертью, для предотвращенія которой надо было ѣсть «озяблыхъ волковъ и лисицъ и что получать всякую скверну». «Ахъ времени тому!» съ ужасомъ восклицаетъ Аввакумъ, «не знаю, какъ умъ отъ него отступился». Два маленькихъ сына его «съ прочими скитающеся по горамъ и острому каменію, наги и босы, травою и кореньемъ перебивающеся» умерли «въ нуждахъ тѣхъ». Такъ велики и страшны были эти «нужды», что не только мужественная протопопица, но и самъ мощный и тѣломъ и духомъ протопопъ одно время «отъ немощи и отъ глада великаго изнемогъ въ правилѣ своемъ» и только разныя бывшія ему знаменія и видѣнія удержали его отъ малодушества.

29

Шесть лѣтъ провелъ Аввакумъ «въ Даурской землѣ», доходя до Нерчинска, до Шилки и до Амура. Но вотъ пришла изъ Москвы грамота съ приказаніемъ ѣхать протопопу на Русь. Обратный путь былъ тоже достаточно страшенъ и длился онъ цѣлыхъ три года. Все время пути Аввакумъ «по всѣмъ городамъ и по селамъ, въ церквахъ и на торгахъ кричалъ, проповѣдуя слово Божіе, и уча и обличая безбожную лесть», т. е. никоніанскія новшества.

Первые мѣсяцы возвращенія Аввакума въ Москву, куда онъ пріѣхалъ въ 1663 г., были временемъ большого личнаго торжества его. Никонъ уже теперь былъ въ немилости, доживалъ послѣдніе годы своего патріаршества и ничто не мѣшало несановнымъ и сановнымъ москвичамъ, между которыми было такъ много явныхъ и тайныхъ сторонниковъ раскола, восторженно чествовать страдальца, по ихъ просьбамъ возвращеннаго. Самъ царь выказывалъ къ нему необыкновенное расположеніе, велѣлъ его «поставить на монастырскомъ подворьѣ въ Кремлѣ» и «въ походы мимо моего двора ходя», разсказываетъ Аввакумъ, «кланялся часто со мною, низенько таки, а самъ говоритъ: «благослови де меня и помолися о мнѣ; и шапку въ иную пору мурманку снимаючи, съ головы уронилъ, ѣдучи верхомъ. Изъ кареты бывало высунется ко мнѣ». Удивительно ли, что «и вси бояре послѣ царя челомъ, да челомъ: протопопъ! благослови и молися о насъ».

Стали, вмѣстѣ съ тѣмъ, бояре предлагать Аввакуму «соединиться въ вѣрѣ». Соблазняли его тѣмъ, что царскимъ духовникомъ сдѣлаютъ и денегъ ему многое множество надавали. Но протопопъ, «смерть поминая, яко вся сія мимо идетъ», устоялъ отъ соблазна. Явился ему въ видѣніи Христосъ и сказалъ: «по толикомъ страданіи погибнуть хощеши? блюдися, да не полма разсѣку тя». Протопопъ «палъ предъ иконою въ ужасѣ велицѣ» и воскликнулъ: «Господи! не стану ходить, гдѣ по новому поютъ». Но не сразу еще началъ Аввакумъ свою проповѣдь противъ никоніанства. Послушался онъ сначала приказа государева, который уговаривалъ его черезъ Родіона Стрешнева если уже не «соединиться», то по крайней мѣрѣ молчать. «И я потѣшилъ его: царь то есть отъ Бога учиненъ и добренекъ до мене». Къ тому же обѣщали его опять поставить справщикомъ при печатномъ дворѣ, а это для непримиримаго врага никоновскаго исправленія была, понятно, приманка большая, «лучше духовничества». Съ полгода далъ себя убаюкать протопопъ. Видитъ онъ, однакоже, что все остается по прежнему и проснулся опять въ немъ внутренній голосъ, звавшій на борьбу съ «блуднею» никоніанскою и «паки заворчалъ, написалъ царю многонько таки, чтобы онъ

30

старое благочестіе взыскалъ и мати нашу общую, святую церковь отъ ереси оборонилъ и на престолъ бы патріаршескій пастыря православнаго учинилъ вмѣсто волка и отступника Никона, злодѣя и еретика». Разсердился на этотъ разъ царь, тѣмъ болѣе, что челобитню Аввакумъ, въ то время больной, подавалъ черезъ юродиваго Ѳедора, который съ нею «приступилъ къ царевѣ коретѣ со дерзновеніемъ». Вообще если Алексѣй Михайловичъ жаловалъ Аввакума, то какъ человѣка много страдавшаго, но вовсе не какъ ересіарха и когда онъ изъ челобитной увидѣлъ, что протопопъ возстаетъ не только противъ Никона, но противъ всей вообще существующей церкви, онъ на него «кручиновать сталъ». «Не любо стало», прибавляетъ Аввакумъ, «какъ опять сталъ я говорить; любо имъ, какъ молчу, да мнѣ такъ не сошлось». Велѣлъ царь сказать протопопу: «власти де на тебя жалуются, церкви де ты запустошилъ: поѣдь-де въ ссылку опять». Отправили Аввакума въ Мезень. Было это въ 1664 года. Въ Мезени протопопъ пробылъ 1½ года. Повезли его затѣмъ опять въ Москву, гдѣ на собравшемся въ 1666 году соборѣ, созванномъ для борьбы съ расколомъ, представители господствующей церкви старались заставить Аввакума отказаться отъ поднятой имъ оппозиціи. Но протопопъ отъ увѣщателей «отрицался, что отъ бѣсовъ», показанія писалъ «съ бранью большою», и кончилось дѣло тѣмъ, что 13 мая 1666 г. его разстригли и «опроклинали», въ отвѣтъ на что Аввакумъ тутъ же «проклиналъ сопротивъ» разстригавшихъ его. Свезли затѣмъ протопопа въ Пафнутьевъ монастырь и тамъ «заперши въ темную палатку, скованна, держали годъ безъ мала». Церковныя власти, между тѣмъ, все не отказывались отъ мысли переубѣдить протопопа, разстриженіе котораго было встрѣчено большимъ неудовольствіемъ во многихъ боярскихъ домахъ и даже при дворѣ, гдѣ у ходатайствующей за Аввакума царицы было въ день разстриженія протопопа «великое нестроеніе» съ царемъ, давшимъ, впрочемъ, свое согласіе съ очень стѣсненнымъ сердцемъ. Итакъ, сказали мы, церковныя власти все еще ласкали себя надеждою какъ нибудь переубѣдить Аввакума и когда пріѣхали вселенскіе патріархи, то привели къ нимъ протопопа и устроили преніе. Сказали ему въ заключеніе патріархи: «ты упрямъ; вся-де наша Палестина, и Серби, и Албансы, и Валахи, и Римляне, и Ляхи, все-де тремя персты крестятся; одинъ-де ты стоишь на своемъ упорствѣ и крестишься двѣма персты; такъ не подобаетъ». На это имъ Аввакумъ со свойственною ему находчивостью отвѣтилъ: «вселенстіи учителіе! Римъ давно упалъ и лежитъ невосклонно и ляхи съ нимъ же погибли, до конца враги быша христіанамъ

31

а у васъ православіе пестро; отъ насилія Турскаго Магмета немощни есте стали; и впредь пріѣзжайте къ намъ учиться». Много еще съ обычною грубостью наговорилъ Аввакумъ патріархамъ непріятныхъ вещей, «побранилъ ихъ сколько могъ», самъ сознается онъ и, наконецъ, «послѣднее слово рекъ: Чистъ есмь азъ и прахъ, прилѣпшій отъ ногъ своихъ отрясаю предъ вами, по писанному: лучше единъ, творяй волю Божію, нежели тьмы беззаконныхъ». Въ отвѣтъ на эти дерзкія слова, его бросились бить.

Кончилась попытка переубѣдить Аввакума тѣмъ, что его вмѣстѣ съ сообщниками — Лазаремъ—попомъ и Ѳедоромъ—діакомъ сослали въ 1667 г. въ Пустозерскій острогъ на Печорѣ. Держали ихъ тутъ въ строгомъ отдаленіи отъ внѣшняго міра, «осыпали насъ землею», разсказываетъ протопопъ, «срубъ въ земли, и паки около земли другой срубъ, и паки около всѣхъ общая ограда за четырьми замками, стражіе же предъ дверьми стражаху темницы». Все это не помѣшало однако узникамъ написать цѣлый рядъ посланій и догматическихъ сочиненій, которыя они черезъ стражу же, мало по мало перешедшей на ихъ сторону, распространили между своими единомышленниками. Когда литературныя упражненія пустозерскихъ узниковъ дошли до властей, преслѣдованіе неисправимыхъ расколоучителей усилилось. Аввакума сравнительно еще пощадили: посадили его въ отдѣльный срубъ, врытый въ землю, на хлѣбъ и на воду. Но другимъ сотоварищамъ протопопа пришлось хуже: имъ вырѣзали языки.

Четырнадцать лѣтъ провелъ Аввакумъ въ Пустозерскѣ. О послѣднихъ годахъ его пребыванія тамъ мы узнаемъ подробности уже не изъ «Житія», которое было написано около 1675 г. А узнаемъ мы, что шестидесятилѣтній раскольникъ ни на одну іоту не поколебался, что тяжесть тюремнаго заключенія не заставила его отказаться даже отъ самомалѣйшей черточки въ его религіозныхъ убѣжденіяхъ и что напротивъ того, сознаніе своего мученичества, своей глубокой правоты и ожидающаго его за стойкость загробнаго вознагражденія, побуждали его все болѣе и болѣе смѣло выступать противъ господствующей церкви. И обаяніе высокаго подвига его было на столько велико, что долго его щадили. Но письмо, написанное имъ въ 1681 г. къ царю Ѳедору Алексѣевичу переполнило чашу долготерпѣнія властей московскихъ. Въ этомъ письмѣ Аввакумъ въ началѣ очень скроменъ и почтителенъ. Но мало по малу озлобленіе беретъ въ немъ верхъ и въ какомъ то дикомъ изступленіи онъ обращается къ царю съ такою просьбою: «а что, царь-государь, какъ бы ты мнѣ волю далъ, волю, я бы ихъ (никоніанцевъ), что Илія пророкъ, всѣхъ перепласталъ во единъ день. Не осквернилъ бы ркъ у своихъ, но

32

освятилъ, чаю... Перво-бы Никона, собаку, разсѣкли на четверо, а потомъ бы никоніанъ». Вслѣдъ затѣмъ изступленный фанатикъ, отлично, конечно, сознавая, что ему за это будетъ, начинаетъ поносить память Алексѣя Михайловича и указывая на бывшее ему видѣніе говорить: «Богъ судитъ между мною и царемъ Алексѣемъ. Въ мукахъ онъ сидитъ... Слышалъ я отъ Спаса: то ему за свою правду».

За всѣ эти выходки, а главнымъ образомъ «за великія на царскій домъ хулы», велѣно было сжечь Аввакума, а кстати и «соузниковъ» его. «1 Апрѣля 1681 г.», сообщаетъ Мельниковъ, на основаніи данныхъ раскольничьей литературы «построили въ Пустозерскѣ срубъ изъ дровъ, на которомъ сгорѣли Аввакумъ, Лазарь, Епифаній и Никифоръ. Аввакумъ предвидѣль казнь и заблаговременно распорядился имуществомъ и роздалъ книги. На казнь собрался народъ и снялъ шапки... дрова подожгли — замолчали всѣ; Аввакумъ народу говорить началъ и крестъ сложилъ двуперстный: «вотъ будете этимъ крестомъ молиться — во вѣкъ не погибнете, а оставите его — городокъ вашъ погибнетъ, пескомъ занесетъ; а погибнетъ городокъ, настанетъ и свѣту конецъ!..» Огонь хватилъ казнимыхъ, и одинъ изъ нихъ закричалъ; Аввакумъ наклонился къ нему и сталъ увѣщевать... Такъ и сгорѣли».

Переходя къ литературной дѣятельности Аввакума, нельзя, конечно, сказать, чтобы она была столь же замѣчательна, какъ личная жизнь протопопа, котораго по нравственной высотѣ слѣдуетъ поставить никакъ не ниже Гусса или Саванароллы. Но несомнѣнно, однакоже, что и какъ писатель, Аввакумъ въ русской литературѣ XVII вѣка занимаетъ выдающееся мѣсто. Онъ не получилъ систематическаго образованія, не зналъ столь необходимыхъ всякому богослову того времени латинскаго и греческаго язык., но за то вся имѣвшаяся въ русскихъ переводахъ отеческая и вообще богословская литература была ему знакома въ совершенствѣ. Св. писаніе онъ зналъ почти наизусть и мастерски пользовался цитатами изъ него. Во всякомъ случаѣ изъ расколоучителей Аввакумъ по своимъ умственнымъ даннымъ одинъ изъ самыхъ выдающихся, если не прямо самый выдающійся.

Число произведеній Аввакума (включая письма и посланія) очень значительно. Преосвященному Никанору подъ псевдонимомъ Александра Б. издавшаго въ 1861 г. «Описаніе нѣкоторыхъ сочиненій, написанныхъ русскими раскольниками» было извѣстно около двадцати сочиненій юрьевецкаго протопопа. Мельниковъ насчитывалъ ихъ тридцать одно; извѣстный изслѣдователь и знатокъ раскола — проф. Н. Субботинъ напечаталъ въ I и V томѣ редактируемыхъ имъ

33

«Матеріаловъ для исторіи раскола» тридцать семь, а считаетъ возможнымъ приписать Аввакуму, на основаніи имѣющихся въ его произведеніяхъ указаній и ссылокъ, еще 6, въ общемъ значитъ сорокъ три. Именно вотъ какія:

1) Первая челобитная Алексѣю Михайловичу 1653 г. 2) Челобитная за Неронова отъ 1653 г. 3) Еще челобитная неизвѣстно когда и о чемъ писанная. 4) Челобитная объ избраніи преемника Никону и назначеніи другихъ архіереевъ изъ представителей раскола. 5) Посланіе къ архимандриту Никанору. 6) Письмо къ діакону Ѳедору. 7) Письмо къ воеводѣ Пашкову. 8) Письма къ Ѳедору и Игнатію Соловлянину о Троицѣ, воплощеніи и пр. 9) „Житіе“ Аввакума, імъ самимъ написанное около 1675 г. 10) „Записка о своемъ страданіи и страданіи соузниковъ“. 11) „Челобитная по возвращеніи изъ Дауръ“ 1663 г. 12) Челобитная поданная незадолго до ссылки на Мезень. 13) Челобитная, писанная изъ Холмогоръ въ 1664 г. 14) „Посланіе къ царю Алексѣю Михайловичу изъ Пустозерска“ 1670 г. 15) „Посланіе къ царю Ѳедору Алексѣевичу“. 16) „Отписка къ игумену Ѳеоктисту“, писанная изъ Мезени въ 1654 г. 17) „Посланіе изъ Пустозерска въ Мезень къ женѣ и дѣтямъ. 18) „Посланіе къ Меланіи и Анисіи съ сестрами. 19—23) Пять посланій къ боярынѣ Морозовой. 24) „Посланіе къ Маремьянѣ Ѳедоровнѣ“. 25—27) Три „Посланія къ нѣкоему Симеону“. 28) „Посланіе къ нѣкоему священнику Стефану“. 29) Посланіе къ неизвѣстному. 30) „Посланіе къ нѣкоему Іоанну“. 31) „Книга всѣмъ горемыкамъ миленькимъ“. 32) „Посланіе ко всѣмъ вѣрнымъ“. 33) Посланіе къ неизвѣстному на время уклонявшемуся отъ раскола. 34) „Посланіе, обличительное за любострастіе“. 35) „О сложеніи персть“. 36) „Книга на крестоборную ересь“. 37) „О иноческомъ чинѣ“. 38) „О иконномъ писаніи“. 39) „О внѣшней мудрости“. 40) „О дняхъ поста и мясоястія“. 41) „Бесѣда о Авраамѣ“. 42) „Бесѣда о наятыхъ дѣятеляхъ“. 43) Письмо къ протопопу Ивану Неронову. 44) „Выписки объ одеждахъ странныхъ“.

Изъ перечисленнаго № 1—8 утрачены и извѣстны только по указаніямъ самаго Аввакума, № 9—42 напечатаны въ V т. «Матеріаловъ для исторіи раскола», а 43—44 въ I т. этихъ «Матеріаловъ. Относительно принадлежности Аввакуму нѣкоторыхъ изъ только-что названныхъ сочиненій г. Влад. Карповъ (въ «Библіографѣ» 1884 г. № 1) возбудилъ кое-какія сомнѣнія, но не особенно убѣдительныя.

Сочиненія Аввакума можно раздѣлить на четыре группы: 1) Толкованіе св. писанія. 2) Богословско-полемическіе трактаты. 3) Произведенія автобіографическаго характера и 4) Посланія характера смѣшаннаго.

Къ первой группѣ можно отнести: 1) «Списаніе и собраніе о Божествѣ и твари и како созда Богъ человѣка», 2) «Бесѣду о Авраамѣ» и 3) «Бесѣду о наятыхъ дѣлателяхъ». Они написаны подъ сильнымъ вліяніемъ средневѣковыхъ апокрифовъ, какъ напр. извѣстнаго «сказанія о древѣ крестномъ», «вопросовъ Іоанна Богослова Аврааму» и др. и притомъ не только со стороны содержанія, но и со стороны самаго способа давать объясненія богословскихъ вопросовъ въ беллетристической

34

формѣ, съ тою только разницею, что тонъ и слогъ апокрифовъ мечтателенъ и поэтиченъ, а тонъ и слогъ Аввакума представляютъ собою яркое отраженіе своего грубаго вѣка, когда религіозные дебаты между самыми высокопоставленными іерархами происходили въ отмѣннѣйшихъ кабацкихъ выраженіяхъ и нерѣдко кончались тѣмъ, что убѣленные сѣдинами противники вцѣплялись другъ другу въ бороды. Вотъ небольшой образчикъ Аввакумовской экзегетики. Идетъ разсказъ о томъ, какъ змѣй сначала искушалъ Адама, a затѣмъ пошелъ къ Еввѣ:

„Ноги у нея и крылья были, хорошей звѣрь, красной была, докамѣсть не своровала. И рече Еввѣ тѣ же глаголы, что и Адаму. Она же послушавъ зміи, приступи ко древу, вземъ грезнъ и озоба его, и Адаму даде: понеже древо красно видѣніемъ и добро въ снѣдь, — смоковъ красная, ягоды сладкіе, слова межю собою льстивыя. Онѣ упиваются, a діаволъ въ то время смѣется. Увы невоздержанія! Увы небреженія заповѣди Господня! Оттолѣ и до днесь въ слабоумыхъ человѣкахъ такъ же лесть творится. Подчиваютъ другъ друга зеліемъ нераствореннымъ, сирѣчь зеленымъ виномъ процѣженнымъ и прочими питіи и сладкими брашны, а послѣ и посмѣхаютъ другъ друга, упившагося до пьяна. Слово въ слово, что въ раю было при діаволѣ и при Адамѣ. Паки (говоритъ книга) Бытія: „И вкусиша Адамъ и Евва отъ древа, отъ него же Богъ заповѣда, и обнажистася“. О миленькія! Пріодѣти стало некому! Ввелъ діаволъ въ бѣду, а самъ всторону! Лукавый хозяинъ напоитъ, накормитъ, да и з’двора спехнулъ: пьяной валяется на улицѣ ограбленъ, — никто не помилуетъ. Паки Библія: „Адамъ и Евва сшиста себѣ листвіе смоковніи отъ древа, отъ него же вкусиста и прикрыста срамоту свою, и скрыстася подъ древо возлегоста“. Проспалися бѣдныя съ похмѣлья, ано и самымъ себя соромъ: борода и усъ въ блевотинѣ, а отъ г..на весь и до ногъ въ г..нѣхъ, со здоровныхъ чашъ кругомъ голова идетъ и на плечахъ не держится“.

Въ догматически-богословскихъ сочиненіяхъ своихъ Аввакумъ касается почти всѣхъ вопросовъ, составлявшихъ предметъ спора между господствующею церковью и расколомъ. Написаны они тѣмъ же слогомъ и въ томъ же тонѣ, обращики которыхъ мы только что представили. О никоніанствѣ онъ не можетъ иначе говорить какъ въ самыхъ площадныхъ выраженіяхъ — «собаки, бл..и, воры, прелагатаи», вотъ обычная форма обращенія къ «митрополиты и архіепископы Никоніяна». И не только съ никоніанцами обращается такъ Аввакумъ. Соузникъ его по пустозерскому острогу — Ѳедоръ-діяконъ разошелся во взглядѣ на догматъ св. Троицы — и вотъ протопопъ ему пишетъ увѣщаніе, гдѣ его чествуетъ такимъ образомъ: «Ѳедька, a Ѳедька! охъ бл..инъ сынъ, собака косая, дуракъ страдникъ».

Вѣроучительные взгляды Аввакума могутъ быть сформулированы слѣдующимъ образомъ:

Никоновское исправленіе богуслужебныхъ книгъ есть дѣло Богу не угодное. Спастись можно только по старымъ книгамъ, въ которыхъ нѣтъ ни «единой ереси» и по которымъ спасались благочестивые цари и московскіе святители.

35

Креститься надо двумя перстами. Триперстное же знаменіе есть «печать антихриста». Русской церкви, принявшей по наущенію «волка» Никона «триперстную ересь» Аввакумъ предсказываетъ скорую гибель. «Чаю подвигнетъ Богъ турка на отмщеніе кровей мученическихъ. Пускай любодѣицу ту потрясутъ, хмѣль — атъ выгонятъ изъ бл..и! Піяна кровьми святыхъ, на красномъ звѣрѣ ѣздитъ, разсвирѣпѣвъ, имущи чашу злату въ руцѣ своей, полну мерзости и сквернъ любодѣянія ея, — сирѣчь изъ трехъ перстовъ подноситъ хотящимъ пьянова питія и безъ ума всѣхъ творитъ, испившихъ изъ кукиша десныя руки». Двуперстіе, говорить Аввакумъ, утверждено Стоглавымъ соборомъ и оно же заповѣдано св. отцами — Мелетіемъ Антіохійскимъ, Ѳеодоритомъ и Петромъ Дамаскиномъ.

По вопросу о такъ называемой сугубой аллилуѣ Аввакумъ пишеть: «До Василія пояху въ церкви: аллилуія, аллилуія, аллилуія. Егда же бысть Василій, повелѣ пѣти: аллилуія, аллилуія, слава Тебѣ Боже. У святыхъ согласно, у Діонисія и у Василія, — трижды воспѣвающе Славимъ Бога, а не четырежды, по римской бл..и. Мерзко Богу четверичное воспѣваніе сицевое: аллилуія, аллилуія, аллилуія, слава Тебѣ, Боже. Да будетъ проклятъ сице поюще...»

Крестъ долженъ быть осьмиконечный. Употребляемый же русской церквью крестъ четырехконечный есть «крыжъ польской, выб..окъ римскаго костела» и кто его «учинитъ на просфирахъ, или напишетъ на немъ образъ распятаго Христа и положитъ его на престолѣ вмѣсто тричастнаго, таковый мерзокъ есть и не потребенъ въ церкви, подобаетъ его изринуты».

По вопросу объ иконахъ Аввакумъ совершенно неправильно приписываетъ «кобелю борзому Никону», замѣну византійскаго иконописанія иконописаніемъ на западно-европейскій образецъ, сильно привившимся въ Москвѣ еще съ конца XV вѣка подъ вліяніемъ наѣхавшихъ съ Софьею Палеологъ итальянцевъ и возмущается тѣмъ, что строгая византійская изографія уступила мѣсто иконописи, въ которой преобладаетъ приближеніе къ живой дѣйствительности.

«Воззри на святыя иконы», восклицаетъ протопопъ, «и виждь угодившія Богу, како добрыя изуграфы подобіе ихъ описуетъ: лице и руцѣ, и нозѣ и вся чуства тончава и измождена отъ поста и труда, и всякія имъ находящія скорби. А вы нынѣ подобіе ихъ перемѣнили, пишите таковыхъ же, яко вы сами: толстобрюхихъ, толсторожихъ, и ноги и руки яко стулци у кажнова святова. Пишутъ Спасовъ образъ Еммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявыя, руки и мышцы толстыя, персты надутыя, также и у ногъ бедры толстыя, и весь яко нѣмчинъ брюхатъ и толстъ учиненъ,

36

лишь сабли той при бедрѣ не написано». Негодуетъ протопопъ рядомъ съ этимъ на то, что Никоніанцы «Николѣ чудотворцу дали имя нѣмецкое: Николай, a Парасковіи великомученицы дали имя Параскева». Удивляется Аввакумъ какъ такія вещи «чудотворецъ терпитъ: хотя бы одному кобелю голову-то назадъ рожею заворотилъ, да пускай бы по Москвѣ — той походилъ».

Глубоко возмущаетъ также протопопа замѣна круглыхъ клобуковъ плоскодонными и введеніе широкихъ рясъ. Въ прежнихъ клобукахъ инокъ могъ исполнять завѣтъ Василія Великаго, велѣвшаго монаху держать глазу долу, а при новыхъ монахи выставляютъ напоказъ «расчесанные волосы и рожу» для того «чтобы бабы любили ихъ». Еще болѣе неистовою бранью разражается протопопъ противъ широкихъ рясъ и новаго способа подпоясываться.

„Іоаннъ Предотеча подпоясывался по чресламъ, а не по титькамъ, поясомъ усменнымъ, сирѣчь кожанымъ: чресла глаголются, подъ пупомъ опоясатися крѣпко, даже брюхо-то не толстѣетъ. А ты что чреватая женка, не извредить бы въ брюхѣ ребенка, подпоясываешься по титькамъ? Чему быть! И въ твоемъ брюхѣ не меньше ребенка бабья накладено бѣды — той — ягодъ мигдальныхъ, и ренскова, и романей, и водокъ различныхъ съ виномъ процѣженныхъ налилъ: какъ ево подпоясать!“

Таковъ юрьевецкій протопопъ въ главнѣйшихъ своихъ богословскихъ трактатахъ. Таковъ-же онъ въ остальныхъ богословскихъ «писанейцахъ» своихъ. Таже площадная манера выражаться, которая, конечно не имѣла въ себѣ ничего преднамѣреннаго, а была лишь естественнымъ проявленіемъ некультурности среды, выдвинувшей Аввакума, тоже смѣсь цитатъ изъ Св. Писанія безразлично примѣняемыхъ наряду съ цитатами изъ апокрифовъ и неизвѣстно откуда почерпнутыми историческими анекдотами и, наконецъ, самое главное — тотъ-же методъ порочить всѣ нелюбезныя протопопу церковныя «новшества» тѣмъ, что онъ доказываетъ ихъ связь съ «римскою бл..ью,» т. е. латинствомъ и вообще западно-европейскою иноземщиной. Остается только прибавить, что въ одномъ пунктѣ своихъ религіозныхъ воззрѣній протопопъ является не только старообрядцемъ, т. е. ревнителемъ старыхъ обычаевъ русской церкви, но и еретикомъ, проповѣдующимъ взгляды, несогласные съ ученіемъ православной церкви. Это именно по вопросу о догматѣ св. Троицы, въ которой по толкованію Аввакума нужно признавать три сущности или существа. Ученіе Аввакума о Троицѣ дало поводъ первоначальнымъ обличителямъ раскола — Дмитрію Ростовскому и Питириму пермскому говорить объ особомъ толкѣ «аввакумовщины». Но позднѣйшія, болѣе тщательныя изслѣдованія, показали, что особой «аввакумовщины» никакой не было и что взгляды протопопа по вопросу о Троицѣ не встрѣтили сочувствія въ раскольничьей средѣ.

37

Посланія и челобитныя Аввакума частью писаны по собственному почину, какъ напр. его челобитныя и посланія къ Алексѣю Михайловичу и Ѳедору Алексѣевичу. Но большею частью онѣ писались протопопомъ въ отвѣтъ на разные вопросы, которые ему задавались приверженцами по предметамъ вѣры. Эти посланія обыкновенно смѣшаннаго характера: тутъ есть и богословія, и свѣдѣнія о себѣ и отдѣльныя историческія указанія, часто очень важныя для изученія первыхъ временъ раскола.

Къ автобіографическимъ по преимуществу произведеніямъ Аввакума можно отнести «краткую записку о своемъ страданіи и страданіи соузниковъ» и знаменитое «житіе,» заключающее въ себѣ, кромѣ описанія извѣстныхъ намъ событій жизни Аввакума и разныхъ богословскихъ разсужденій, еще крайне характерное описаніе цѣлаго ряда чудесъ, совершенныхъ протопопомъ въ разныя времена его жизни. Чудеса двухъ родовъ: отрицательные, къ которымъ можно отнести разныя напасти, постигавшія большинство тѣхъ людей, которые мучили протопопа, и положительныя, когда силою своей молитвы Аввакумъ изцѣлялъ разные недуги. Около 20 такихъ случаевъ описалъ протопопъ: исцѣлялъ онъ сухорукихъ, сухоногихъ, нѣмыхъ, своею молитвою истребилъ цѣлый отрядъ войска, выгналъ бѣса изъ десятка бѣсноватыхъ и, наконецъ, разъ сотворилъ такое чудо: у жены Пашкова «куры всѣ переслѣпли и мереть стали: такъ она, — собравше въ коробъ» разсказываетъ протопопъ «ко мнѣ ихъ принесла, чтобы-де батька пожаловалъ, помолилъ о курахъ. И я молебенъ пѣлъ, воду святилъ, куровъ кропилъ и кадилъ; потомъ въ лѣсъ сбродилъ, — корыто имъ сдѣлалъ, изъ чего ѣсть, и водою покропилъ, да къ ней все и отослалъ. Куры Божіимъ мановеніемъ исцѣлили и исправилися.»

Принимая во вниманіе всегдашнюю искренность и высокій нравственный обликъ Аввакума нельзя, конечно, допустить мысль, чтобы онъ выдумалъ только что приведенныя чудеса, тѣмъ болѣе, что и чудеснаго то въ нихъ ничего нѣтъ, а представляютъ они собою самыя обыкновенныя вещи, ложно освѣщенныя и превратно понятыя. Но тѣмъ любопытнѣе они для характеристики грубаго суевѣрія Аввакума и тѣмъ рельефнѣе оттѣняетъ они «житіе» это удивительное произведеніе, въ одно и тоже время вмѣщающее въ себѣ высокія истинно-христіанскія мысли и грубѣйшее изувѣрство, крайнее смиреніе и гордыню непомѣрную, нѣжность чувства и кабацкія выраженія, недюжинную богословскую ерудицію и невѣжество относительно элементарнѣйшихъ фактовъ исторіи и географіи, широкое пониманіе истинъ христіанства, рядомъ съ готовностью лечь самому

38

костьми да и другихъ положить изъ-за начертанія какого-нибудь слова, наконецъ глубочайшую кротость въ перенесеніи мученій, рядомъ съ полною готовностью немедленно самому стать тираномъ. Словомъ, какъ оно и понятно вполнѣ въ автобіографіи, «Житіе протопопа Аввакума,» есть полное отраженіе его автора со всѣми его высокими качествами и со всѣми его — не скажемъ недостатками, потому что нехочется какъ-то примѣнять это слово къ человѣку, самомалѣйшіе поступки котораго имѣли въ своей основѣ стремленіе къ идеалу и желаніе исполнить нравственный законъ — со всѣми тѣми его свойствами, которые всякаго безпристрастнаго историка приводятъ къ убѣжденію, что въ общемъ Аввакумъ представляетъ собою явленіе некультурное и враждебное сколько-нибудь поступательному движенію впередъ. Сдѣлайся Аввакумъ патріархомъ и онъ несомнѣнно надолго затормозилъ-бы развитіе общечеловѣческой образованности въ Россіи. И что еще очень важно: цѣлый рядъ самимъ-же протопопомъ разсказанныхъ фактовъ, въ родѣ того какъ онъ раззорилъ невинныхъ вожаковъ медвѣдей, изломавъ имъ бубны и выпустивъ въ лѣсъ медвѣдей, или какъ онъ дьячка Ивана Струну за содѣянный имъ «церковный мятежъ» лично избилъ въ церкви, или наконецъ, какъ Аввакумъ молилъ Бога чтобы онъ погубилъ отправившійся въ походь отрядъ пашковскихъ казаковъ, провинившихся тѣмъ, что объ исходѣ похода они спрашивали предсказанія не у протопопа, а у даурскихъ шамановъ, а главное бѣшенныя проклятія, которыя изувѣрный протопопъ посылаетъ всякому, не исключая товарищей по страданію, кто въ малѣйшемъ не согласенъ съ его взглядами, — все это ни на одну минуту не позволяетъ сомнѣваться въ томъ, что если-бы во главѣ іерархіи сталъ Аввакумъ, онъ-бы съ неменьшимъ ожесточеніемъ ссылалъ, мучилъ и жегъ своихъ противниковъ, нежели Никонъ. И вотъ почему историческая справедливость т. е. то одобреніе, въ которомъ исторія, имѣющая въ своемъ распоряженіи дальнѣйшій ходъ событій, не можетъ отказать всякому, кто своевременно понялъ нужды и потребности своей эпохи, историческая справедливость, говоримъ мы, въ данномъ случаѣ несомнѣнно не на сторонѣ высокаго страдальца за изувѣрство и застой, а на сторонѣ его мучителей, вносившихъ движеніе и науку въ русскую духовную жизнь. Начала насилія были одинаково сильны какъ въ Аввакумѣ, такъ и въ его мучителяхъ, но протопопъ это насиліе употребилъ бы на то, чтобы оттащить Россію назадъ, a никоніанцы все таки вели ее впередъ.